Повесть «Коля Топуз», как и начатый Бабелем роман о ЧК, читатели так и не увидели. При аресте Бабель сокрушался: «Не дали доработать». Не помогла и дружба с отдельными чекистами (писатель посещал литературный салон своей старой одесской знакомой Евгении Халютиной, жены кровавого наркома Ежова: ему было интересно узнавать новости и детали жизни правящего класса), ни пропетая вождю осанна на Первом съезде советских писателей: «…Посмотрите, как Сталин кует свою речь, какой полны мускулатуры его немногочисленные слова. Я не говорю, что всем нужно писать, как Сталин, но работать, как Сталин, над словом нам надо».
За Бабелем пришли на рассвете 16 мая 1939 года на даче в Переделкине. Завели «дело № 419», обвинив в шпионаже. Бабель не просто признался, а написал большой документ, очень похожий на литературные мемуары, по сути – обращение к «товарищам потомкам». Потом Бабель отказался от своих признаний: мол, не был ни участником террористической организации среди писателей, ни французским и австрийским шпионом. Но это уже не имело никакого значения: «преступник» был уличен! На приговоре комиссар внутренних дел СССР Берия начертал: «Утверждаю». И 27 января 1940 года Исаака Бабеля расстреляли в Москве. Сведений о месте захоронения нет. Пропали в недрах Лубянки и рукописи писателя: 15 папок, 11 записных книжек, 7 блокнотов с записями.
Бабель был вычеркнут из пантеона советской литературы. Правда, реабилитировали его одним из первых. Потихоньку стали печатать. Появились статьи и книги о нем. Фазиль Искандер сказал: «Как мощный стилист, Бабель прорубает тропы гармонии сквозь лес вздыбившихся страстей народа… Всепожирающая любовь к слову так велика, что она напоминает бой матадора с быком. У Бабеля нет ударного накопления эмоций для концовки. Фраза отточена и закончена так, что наслаждение от чтения длится независимо от сюжета. В сущности, его можно читать, распахнув книгу на любой странице».
Как выглядел Бабель? Лев Славин вспоминает: «Он был невысок, раздался более в ширину. Это была фигура приземленная, прозаическая, не вязавшаяся с представлением о кавалеристе, поэте, путешественнике. У него была большая, лобастая, немного втянутая в плечи голова кабинетного ученого». Прирожденный рассказчик, Бабель, тем не менее, не любил давать интервью. Однажды на вопрос Веры Инбер о его ближайших планах Бабель ответил: «Собираюсь купить козу…»
О, эти бабелевские шуточки. Он постоянно и много шутил. Часто по телефону говорил женским голосом: «Его нет. Уехал. На неделю. Передам».
Ну, а как звучала в личной жизни Бабеля женская тема? Чисто по-бабелевски. Отец Исаака как-то отправил его к киевскому промышленнику Гронфайну для закупки неких сельскохозяйственных машин. В доме Гронфайна юноша познакомился с его дочерью Женей, гимназисткой последнего класса. Возникла взаимная любовь. О женитьбе студентика, сына купца с Молдаванки, на богатой наследнице Гронфайна не могло быть и речи. Что оставалось делать влюбленным? Бежать в Одессу. Старик Гронфайн был вне себя от ярости, проклял весь род Бабелей до десятого колена и лишил дочь наследства. Чем не одесская история?
Когда Евгения с дочкой перебрались в Париж, Бабель бывал во Франции наездом, а в Москве у него тем временем бурно развивался роман с актрисой мейерхольдовского театра Тамарой Кашириной. Бабель покорил актрису своим интеллектом. Каширина родила сына Мишу, впоследствии ставшего художником. И… вышла замуж за другого писателя – Всеволода Иванова.
В 1932 году Бабель познакомился с Антониной Пирожковой и женился на ней, по его признанию, «дивной женщине с изумительной анкетой: мать неграмотная, а сама инженер на Метрострое». Родилась дочь Лида.
Бабель много колесил по стране. Внешне он оставался веселым, а в душе было темно и глухо. «Почему у меня непроходящая тоска? Разлетается жизнь, я на большой непрекращающейся панихиде», – записывал Бабель в дневнике.
Без сомнения, Бабель чувствовал, что жить ему осталось недолго, в одном из рассказов у него даже есть пророческая фраза: «А тем временем несчастье шлялось под окнами, как нищий на заре». И еще: «Нужны ли тут слова? Был человек, и нет человека!
Остались книги, воспоминания и блуждающая звезда в горных высях. На этом поставим точку. Ибо, как заметил Исаак Бабель, «никакое железо не может войти в человеческое сердце так леденяще, как точка, поставленная вовремя».
Одинокий волк Октября. Борис Пильняк (1894–1938)
Пильняк – крупный оригинальный писатель времен тоталитарной поры. Сегодня хотя его и издают, но не все знают. Коротко расскажем о нем.