Читаем Опасная тишина полностью

Что же это пограничник так прочно вцепился в него? Взял бы выкуп товаром, деньгами, золотом, – Хватун для этого дела нашел бы и золото, – но ведь этот мужик с зеленой суконной звездой на буденовке ничего не хочет брать… Останется с голой задницей, в драной одежде, голодный и холодный, но гордый, ничего не взявший… Странные люди, эти товарищи.

– А ты возьми меня, голытьба, возьми, – громко, на весь лес прокричал Хватун, – вот он я, вот! Возьми, скрути меня, и я буду считать, что ты победил.

– И возьму, – послышался в ответ усталый сиплый голос, – и скручу…

Несильный голос этот разозлил Хватуна еще больше, лицо его сделалось свекольно-бурым, он трижды выстрелил в дерево, за которым находился пограничник, и проорал что было силы:

– Заткнись!

В ответ пограничник лишь дребезжаще, простуженно рассмеялся, произнес оскорбительно:

– Дурак ты, Спрут! – Вовремя он вспомнил, что односельчане зовут Хватуна Спрутом.

– Заткнись! – Снова прозвучали выстрелы, на этот раз – два, очень частые, почти слившиеся друг с другом.

– Побереги патроны, Хватун, – послышался голос Кацубы, – чего сжигаешь их попусту? Они нам на заставе пригодятся.

Хватун понимал, что Кацуба собирает силы для броска, вся эта странная говорильня для него лишь прикрытие, передышка. Выматерился. С засадой он, конечно, малость оплошал. Может, для засады надо было выбрать другое место? Но на другом месте он мог оказаться, как голенький на снегу – незащищенным совершенно, когда его не то, чтобы из нагана, – обычной палкой можно сшибить.

– На твою заставу мне наплевать! – выкрикнул Хватун. – А мне лично на любой бой патронов хватит, карманы лопаются от них, понял, пустая башка?

Контрабандист угадал: Кацуба действительно собирался с силами. Высунул голову из-за комля, он изучал укрытие, щит из сросшихся древесных стволов, за которым стоял нарушитель. Выкурить его оттуда надо было обязательно. А, с другой стороны, чего выкуривать-то – он сам выйдет.

Увидев, что с кулака, с ободранных костяшек продолжает капать кровь, Кацуба вновь сунул руку в снег, в холодное крупичатое нутро, подержал там. Стылый снег должен подействовать, остановить красную юшку.

Наган он переложил в другую руку, держал его наготове.

– Вылезай, погранец! – услышал он крик Хватуна. – Чего прячешься? Хватит прятаться!

Выдернув кулак из снега, Кацуба обсосал костяшки. Ни боли, ни холода он не чувствовал, только морщился беспокойно да обдумывал, как действовать дальше. Из-за укрытия, конечно, надо было выбираться, но выбираться с умом, чтобы не попасть под пулю Хватуна:

Жаль, что подмоги нет – ох, как бы она сейчас не помешала. Но подмоги, судя по всему, уже не будет. Жаль, начальник заставы не послушал его. Хорошо, хоть в вольный поиск отпустил. На заставе остался только дежурный с помощником.

Помощник, помощник… У Кацубы дрогнули губы, в горле что-то мокро, ржаво заскрипело, захлюпало. Страшный это был звук. Непривычный. Особенно для тех, кто не знает, не видел никогда, как плачут мужчины. Нет самого верного помощника Кацубы – черного пса Цезаря. Кацуба протестующе покрутил головой – не может этого быть, Цезарь жив. Он сейчас крадется по снегу, взламывает своим телом наст – заползает в тыл к контрабандисту.

Атаку они, как всегда, начнут одновременно, Кацуба и Цезарь. У пограничника вновь дрогнули губы, а в горле раздалось ржавое хлюпанье. Он втянул в себя воздух, задержал его в груди, через полминуты выдохнул: контрабандист отсюда не должен уйти.

Вновь сунул кулак в снег, повозил им внутри, поморщился – сделалось больно, на этот раз жесткая крупка ободрала саднившую окровяненную кожу. Подумал о том, что сейчас контрабандист явно шарит стволом по пространству, надеясь увидеть пограничника и угостить его пулей. И злится оттого, что не находит его.

– Ну, выходи, погранец, коли ты такой смелый! – вновь проорал Хватун, неожиданно хохотнул коротко – с ума сошел, что ли? – Чего, поджилки у тебя затряслись, что ли? Хочешь, я сам выйду?

Предложение было неожиданным и, само собою разумеется – провокационным.

– Выходи, – обсосав кровоточащие козонки, просипел Кацуба.

Контрабандист захохотал вновь.

– А хо-хо не хо-хо?

– Не хо-хо, – Кацуба перекинул наган в правую руку – так привычнее.

Надо было идти на сближение с контрабандистом – для начала перекинуть себя к следующему дереву, через открытое пространство, которое Хватун не откажет себе в удовольствии осыпать пулями, оттуда совершить еще один бросок – к поваленному обледенелому дереву, высоко задравшему вывернутые из земли корни. А оттуда можно будет уже совершить бросок к заплотке, которую облюбовал себе Хватун. Кацуба перевел дыхание, еще раз прикинул расстояние до следующего прикрытия, посчитал, на сколько прыжков оно потянет и найдется ли какой-нибудь бугорок, чтобы защитить собственный дурной котелок в случае, если Хватун подшибет его на бегу.

Никакого бугорка не было. Надеяться можно было только на собственную счастливую звезду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза