Опасная тишина

Оставалось одно – фактория. Чтобы хоть как-то поддержать памирских охотников, государство возвело в горах, в кишлаках, несколько факторий, где довольно упитанные дядьки скупали у местного люда пушнину, в обмен давали порох, дробь, гильзы, патроны, иногда привозили ружья, дядьки вручали их с торжественным видом, будто благодетельствовали от себя лично. В кишлаке, на противоположной стороне, под навесом голой скалы, на которой никогда не задерживался снег, а значит, не было лавин, был возведен дощатый домик, примерно такой же, как и здание заставы, с чистенькими зарешеченными окнами, с дощатыми стенами, еще свежими, не успевшими почернеть, – впрочем, это только вопрос времени, через год стены станут пепельно-темными. К фактории вела хорошо натоптанная тропка: свои пути-дорожки сюда начали прокладывать местные добытчики барсовых шкур и архарьих рогов.

Через два часа после прибытия пулеметчиков на заставу от Васина прискакал посыльный – боец с карабином, перекинутым через луку седла. Из полевой сумки он достал сложенную аккуратным треугольником депешу.

– Письменный ответ будет? – спросил посыльный.

– Письменного ответа не будет. На словах передай: «Спасибо!»

– Будет исполнено, – посыльный козырнул и вновь вскарабкался на коня.

– Жень, – зайдя в свою жилую комнату, тихо позвал Емельянов. День уже клонился к вечеру, темнота обволакивала горы, землю, укутывала все плотным одеялом, – скоро станет совсем темно, – в густой темноте этой мелькали светлые точки, похожие на резвых весенних жуков. – Женя!

Жена лежала на панцирной кровати, привезенной из штаба пограничного отряда, и, укрывшись тощим байковым одеялом, мирно посапывала носом. Ну, будто гимназистка старших классов, получившая «одобрям-с» от классного наставника.

– Женя! – вновь тихо, сдавленным шепотом позвал Емельянов.

На этот раз жена услышала его, открыла глаза, тихо улыбнулась мужу. Потянулась к нему. Он подхватил ее руки. Поцеловал пальцы вначале на одной руке, потом на другой.

– Женечка!

– Что?

– Жень, я тебя должен эвакуировать с заставы.

– Почему?

– Так надо, – вздохнув, негромко произнес Емельянов, – ненадолго. В виду сложной оперативной обстановки.

– Коля, я от тебя никуда, – Женя отрицательно повозила головой по подушке.

– Женечка, надо… Понимаешь, есть хорошее солдатское слово «надо».

– Нет, не понимаю… Не понимаю тебя, – губы у Жени слиплись горько, – совсем не понимаю.

Уговорить жену было трудно, но выхода у Емельянова не было – только уговаривать ее. Женя неожиданно заплакала. Емельянов, расстроенный, с обузившимся лицом, опустился перед ней на одно колено.

– Женьк, у меня сейчас порвется сердце, – предупредил он.

Жена перестала плакать, вздохнула, загоняя слезы внутрь, потом отерла кончиками пальцев глаза:

– Ладно… Хотя ты совсем не представляешь, что это такое – остаться без тебя. Даже на короткое время.

В фактории пахло свежим деревом – редкий дух для Высоких гор, где леса совсем нет, только камни, да лед; правда, кое-где растет искривленный, словно бы измученный вконец, растекающийся по камням арчатник – местный можжевеловый кустарник, кроме того, иногда между обледенелыми булыжинами можно заметить бледное желтоватое пятнецо распустившегося эдельвейса, другой растительности тут нет.

В предбаннике было темно, дверь Емельянов нащупал вслепую, провел пальцами по шероховатым, неровно оструганным доскам и стукнул по одной из досок кулаком.

– Войдите, – услышал он громкий хриплый голос.

В жилой комнате фактории свежим, только что из-под рубанка деревом пахло сильнее, дух был вкусный, плотный, какой-то слоистый.

У окна стоял простой, наскоро сколоченный стол, на двух табуретках лежали плоские шелковые подушки – обязательный предмет в памирских кибитках. Подушки в доме – это признак достатка. Чем больше подушек – тем богаче хозяин.

Две подушки для богатого хозяина было маловато, но здешний заведующий Семен Семенович относился к этому по-философски.

– Главное не это, – произнес он, нахмурив брови, заметив, что начальник заставы иронически, с улыбкой поглядывает на гладкие, в чехлах из скользкой блестящей ткани подушки.

– А что главное? – не удержался от вопроса Емельянов.

– Главное – выжить, – изрек Семен Семенович с мудрым видом.

– Вот это верно, – Емельянов держал жену за руку, словно бы боясь потерять ее, заглянул в один угол фактории, в другой, качнул головой удовлетворенно. Сообщил со вздохом: – Привел к вам нового работника.

– А что! – Семен Семенович погасил голос. – У меня есть свободная вакансия, – он, сощурив глаза, внимательно осмотрел Женю, – вакансия учетчика пушнины. Иначе говоря – моего помощника. Не согласитесь ли вы, сударыня, пойти ко мне на работу помощником?

Женя приподняла одно плечо, движение было вопросительным, колеблющимся, но колебалась она недолго, произнесла тихо, едва слышно:

– Соглашусь.

– Вот и хорошо, – обрадовался Семен Семенович. – Я – начальник очень покладистый, добрый, обижать вас не буду. Мы сработаемся.