Опасная тишина

– Один боец, правда, в лазарете лежит, благовещенский парень, ты его не знаешь, он в твое отсутствие приехал простуженный. Вся физиономия в чирьях и с легким что-то…

– Благовещенский парень – это как, тетя Надя?

– Да, считай, из самого Благовещенска паренек, я те места знаю. Есть там поселок Астрахановка, так боец из той самой Астрахановки и будет. Парень хороший, только очень простуженный, даже жалко его. Ой, заговорилась я с тобою, Тимоша, – тетя Надя всплеснула руками, – у меня там горох мокнет, – она еще раз всплеснула руками. – Командир пять мешков гороха достал.

Через мгновение тети Нади около стола уже не было. Кацуба вновь глянул в окно, вспомнил невольно, какой двор здесь был раньше, при таможенниках. Зеленый, густой… И дорожки, как в парке, были проложены.

Больше всего росло даурской лиственницы – богатого дерева, красивого, ветки его украшены крупными круглыми утолщениями, похожими на яблоки, и когда поздней осенью с лиственниц опадала яркая, как огонь костра, хвоя, возникало ощущение, что во дворе заставы растет сад, полный спелых золотистых яблок.

Росло у таможенников даже пробковое дерево, на вид невзрачное, но тем не менее это было самое настоящее пробковое дерево, полоротые новички, прибывающие на заставу, только глазами хлопали – таких растений они раньше не видели, мяли пальцами кору-пробку, цецекали языками, высказывая свое восхищение, да крутили круглыми головами: надо же!

А еще Кацуба нашел однажды в распадке недалеко от заставы редкое дерево гинкго, – японцы, называют его серебряным абрикосом, как он потом вычитал в одной умной книжке, вычитал и то, что гинкго – одно из самых древних растений на земле, помнит даже травоядных динозавров, любивших лакомиться макушками деревьев. Была у Тимофея Кацубы слабость – лес, растения, разные грибы и ягоды, лекарства, которые растут прямо под ногами, не обходил он вниманием и зверей, птиц, подсматривал, у кого какие повадки, любимые песни и привычки, кто чем питается и кого ест, – словом, все-все, – и все это заносил в блокнот. На всякий случай, на будущее.

Татарников, поглядывая на него, посмеивался, да затылок чесал крепким пальцем.

– Будешь ты, Тимофей Федорович, годам к сорока, судя во всему, крупным ученым, лесовиком с большой буквы, выведешь землянику ростом с липу, если с ветки случайно сорвется одна ягодка, то может убить проходящего под ней кабана, каждая ягодка будет весить килограммов десять, не меньше… Из одной ягодки можно будет приготовить варенье на половину семьи. А грибы-ы…

– Это по-нашенски, по-пролетарски, – серьезно глядя в глаза Татарникову, отвечал Кацуба. – Главное, чтоб грибы вырастали не выше тополей или хотя бы на уровне печных труб – если за таким грибом не углядишь, не срежешь вовремя, он поплывет и завалится на какой-нибудь дом, неприятностей потом не оберешься.

Иногда Кацуба ловил себя на том, что слишком он горазд на различные фантазии – способен придумать нечто невероятное про русалочий лес, в котором на праздник Ивана Купалы распускаются ночные цветы, а по земле стелется, разбрызгивая вокруг себя яркие огни, папоротник – вся застава от удивления распахивала рты – таким занятным рассказчиком оказывался Кацуба…

Около его стола вновь появилась тетя Надя, сдула прядь волос, прилипшую к кнопочке носа.

– Вот ты, Тимоша, все знаешь… – начала она издали.

– Не все, тетя Надя, – перебил ее Кацуба, – далеко не все…

– Да ладноть! Вот скажи лучше – почему одни медведи на зиму заваливаются под снег, осваивают берлоги и храпят в них до апреля месяца, а другие, напротив, совсем не думают ложиться, куролесят, пока ими не займется какой-нибудь толковый охотник, но прежде чем это произойдет, они понатворят столько делов – м-м-м… И пару коров завалят, и человечишку неосторожного угробят, и какой-нибудь дом, стоящий на отшибе, разнесут по бревнышкам. Что происходит со зверями, какой бог командует ими, Тимофей? Тебе добавить еще? У меня сегодня еды – навалом, полный котел тушеной медвежатины и большая сковорода котлет.

– Добавь, добавь, тетя Надя, не то в дороге сытым я себя не чувствовал, – Кацуба подвинул к поварихе пустую миску.

Та зачерпнула половником большой кусок мяса с костью, потом – картошки, нарезанной крупно, специально для тушения, сверху добавила бульона с травами. Роскошный получился набор. Ловко, двумя пальцами подхватила миску, поставила ее перед Кацубой.

– Ешь, пока живот свеж.

Кацуба вновь заработал ложкой, обсосал мелкую костяшку, случайно залетевшую в миску вместе с бульоном, положил ее на стол.

– А насчет шатунов разгадка, тетя Надя, простая. Если медведь не нагуляет за лето достаточно жира, он ни за что не ляжет в берлогу, станет шатуном…

– Да этот хряк косолапый, – повариха покосилась на миску, над которой склонился Кацуба, – из одного сала лишь и состоял… Куда больше жира-то?