Опасная тишина

Он шел по улице неторопливо, ровно бы прогуливался, а самого подмывало оглянуться – идет щенок за ним или нет? В конце концов он не выдержал, оглянулся, и что-то теплое возникло в нем, подняло настроение – щенок шел за ним.

– Молодец! Молоток! – тихо, почти беззвучно шевельнул губами Кацуба. Он думал, что щенок не услышит его, а щенок услышал, шевельнул хвостом.

Началось наставление щенка на путь истинный, натаска, в результате получился Цезарь. Правда, поначалу у Кацубы возникло подозрение, что у щенка слабое зрение и вряд ли этот врожденный дефект удастся исправить, но подозрения, вначале подтвердившиеся было, – Кацуба даже загоревал по этому поводу, – потом отпали. Цезарь оказался обычным глазастым псом, который мог легко засечь летящую в ночи муху.

Цезарь соскучился по границе так же, как и его хозяин, – сильно соскучился, для пограничного пса, привыкшего ходить в наряды, граница – примерно то же самое, что для охотничьей собаки утренняя зорька: тот же азарт, то же нетерпение, тот же холодный расчет, – все то же, только дичь разная.

С собой Кацуба обычно брал карабин, на пояс вешал подсумок, до отказа, по самый клапан набитый патронами, в кобуру засовывал наган – считал наган самым надежным из короткоствольного оружия: никогда не отказывает, грязи не боится, убойный – обычные пули, выпущенные с двадцати метров, превращают в решето железо, в обращении прост, как школярская рогатка… Попрыгал на месте, проверяя, не гремит ли что. Кроме топота собственных сапог, ничего не услышал – только удары резиновых новых каблуков о дощатый пол и все.

Через несколько минут Кацуба исчез – словно бы растворился в беловатом полном плавающих невесомых снежинок воздухе, будто растаял. Словно бы его и не было.

Ночь была светлая, будто бы где-то наверху, над слоем снега, над облаками, горели холодные желтоватые огни, бросали на землю пятна света, похожие на движущиеся тени. Дальний Восток есть Дальний Восток, тут все живет по законам, отличимым от законов западных земель, даже небо. И вода тут другая, и воздух, и лес, и ночь, и земля, и птицы – все, словом, и все это рождает совсем иные приметы, чем на западе.

Под утро ночь взяла свое, сделалось темнее, звезды, начавшие проглядывать сквозь прорехи, когда кончился снег, угасли, в природе что-то изменилось, она стала скупее, жестче. Цезарь, шедший впереди Кацубы, неожиданно зарычал.

Кацуба осадил пса, присел, огляделся. Обзор с нижней точки всегда бывает хорошим – ни одно движение человека, даже если он находится далеко, не остается незамеченным.

Было тихо. Цезарь вновь зарычал – неужели кого-то чувствует? Кацуба вытащил из нагрудного кармана часы, прикрепленные к цепочке, беззвучно откинул крышку.

Время было такое, которое на заставе называли «Ни нашим, ни вашим» – мертвое время – через границу в этот час ни контрабандисты не ходили, ни белые бандиты, ни китайцы, промышлявшие на нашей стороне отловом древесных лягушек и охотой на тигров, ни обычные уголовники.

Каждый приходящий на нашу сторону китаец почему-то считает, что если ему повезет и он заарканит амбу – тигрицу-маму, то будет обеспечен юанями до конца своего существования в этом мире и будет каждый день есть не только рис, но и мясо. А мясо в Китае на столах у людей бывает редко. Тушу убитого тигра китайцы обязательно уносят с собой.

Дома же в ход идет все – и мясо, и кости, и шкура, и хвост, и усы, и внутренние органы – местные мастера умеют варить хорошие лекарства, приготавливают, говорят, снадобья, которые лечат едва ли не все болезни, начиная от самых простых – чтобы избавиться от хронической простуды, например, достаточно бывает выпить несколько ложек чудодейственной настойки, и эта напасть уйдет, – кончая тем, что «тигровое» лекарство заставляет вновь запускаться и работать остановившееся сердце…

Но здесь было что-то другое. Цезарь чувствовал человека иного, скажем так, калибра. Где этот человек находится сейчас, под каким кустом притаился, что делает – непонятно.

Через несколько минут Кацуба определил: если и находится человек в этом квадрате, то далеко отсюда, минут тридцать назад он прошел по едва приметной, проложенной в промороженной траве тропке и исчез. Надо искать продолжение его следа.

Кацуба нашел эти отметины, хитрые, оставленные редкостным умельцем – нарушитель шел на дощечках, привязанных к обуви, к дощечкам были прикреплены копыта старого грузного кабана, вес которого при жизни был раза в два больше веса человека. Кацуба вгляделся в след, веточкой проверил его глубину, потом обследовал вдавлину пальцами, стараясь не стронуть с места ни одного комочка земли… След был глубокий.

Оставил его наш контрабандист, русский, это совершенно точно, – пришел из Китая с товаром, довольно ловко сумел обогнуть посты – ни одного сигнала не поступило, – значит, человек этот здешний, вполне возможно, что живет в Покровке и, что тоже возможно, – знаком с кем-нибудь из пограничников.

Шаг у контрабандиста был короткий, – и шаг и глубина вдавлин свидетельствовали о том, что груз он нес тяжелый, не менее сорока-пятидесяти килограммов.