Читаем Опасная тишина полностью

А вдруг это белогвардеец? Переносил оружие на нашу сторону… Сегодня перенес оружие, а завтра в Уссурийске или в Гродекове – пожар, загубленные люди, и будет тогда Кацуба маяться, испытывать угрызения совести, или более того – попадет под революционный трибунал… А с другой стороны, может, лихой человек этот шел не из Китая, а в Китай? Когда рассветет, он исследует эти следы получше. Действительно, вдруг кто-нибудь из наших решил переметнуться к белогвардейцам?

Нет, это был все-таки контрабандист – опытный, с навыками, умеющий обвести вокруг пальца даже трижды стрелянного воробья, не то чтобы обыкновенного пограничника. Тем более – из нового набора, каких на заставе много, еще не обученных, не познавших пограничных тонкостей.

Переместившись на полметра к границе, Кацуба нашел следующий след, ощупал его пальцами, смерил глубину, потом ощупал раздвоину копыт, совместил с глубиной кабаньей пятки, хмыкнул недоверчиво.

Было еще темно. Хоть рассвет и надвигался уже, хоть в редеющем слоистом воздухе возникало и тут же исчезало какое-то непонятное движение, словно бы с недалекой речки проносился едва ощутимый ветерок, сил у которого хватало только на то, чтобы сдвинуть воздух, но разглядеть еще ничего было нельзя. Посветить бы, спичку зажечь – этого делать тоже было нельзя. Цезарь, внимательно наблюдавший за действиями хозяина, тихо заскулил.

– Погоди, друг, – осадил его хозяин, отер изнанкой кулака потный лоб, – дай понять, откуда и куда шел этот человек, из Китая к нам или от нас в Китай? А? Это для начала. А там… – он не договорил, переместился к следующему следу, который был едва заметен в темноте, но все же заметен, также ощупал его пальцами. Ему вторично – вторично! – показалось, что пятка следа, которая должна быть мельче раздвоенного расползшегося носка, была глубже.

Это означало, что нарушитель надел «копыта» задом наперед и сделал это специально, чтобы заморочить голову пограничникам.

Вытерев пальцы о снег, Кацуба рывком поднялся, скомандовал тихим жестким голосом:

– Цезарь!

Цезарь сгорбился, втягивая голову в грудь, в лопатки, превращаясь в этакую живую торпеду, способную на ходу завалить кого угодно, хоть грузовик, сделал короткий прыжок, натягивая ременный повод, и устремился в промерзлый, сухо трещавший ивняк. Кацуба кинулся следом.

Темнота, – даже такая высветленная, предутренняя, жидкая, – здорово меняет местность, узнать что-либо из того, на чем глаз останавливался много раз ранее, бывает трудно, предметы расползаются, теряют очертания, становятся незнакомыми.

Даже ивняк, который Кацуба с Цезарем одолели в один мах, был другим, отличался от того, каким помнил его Кацуба, уезжая в отпуск, – и ямы откуда-то взялись, и мелкий скользкий ровик, прорытый неведомым кротом, нарисовался, и свежий бугор появился – кто-то поработал тут лопатой. Вполне возможно, по приказу Татарникова.

После ивняка шла небольшая плоская ложбина, которую Кацуба пересекал не менее трех сотен раз, знал каждый ее сантиметр, и все-таки сейчас она показалась следопыту много глубже обычного, словно бы земля в этом месте опустилась… Кацуба выругался: он чуть не растянулся – на дно ложбины невесть откуда натекла вода, превратилась в скользкий лед.

После ложбины вновь последовала гряда трескучего ивняка. И как только нарушитель не побоялся идти сквозь высокие обледенелые стебли – треск ведь стоит на всю вселенную, слышно его не только на заставе, но и в Китае, в деревне, расположенной на противоположной стороне Васиной речки…

Цезарь на треск внимания не обращал, главным для него был след – свежий след, пахнущий чужим человеком, его потом, его кожей, его руками, его одеждой и телом, мешком, который он тащил на горбу, едой, наспех проглоченной в какой-то плохой харчевне перед тем, как пуститься в дорогу.

Это был плохой человек. Впрочем, других людей, нарушающих границу, и в первую очередь контрабандистов, для Цезаря не существовало – только плохие, и пес готов был вцепиться в спину любому такому ходоку.

В одном месте Цезарь остановился, обнюхал сухой травяной пятак, на котором почти не было снега, в горле у него продребезжал свинец, и он рванулся дальше.

– Молодец, Цезарь, – похвалил его Кацуба. Может, и не таким молодцом был пес, но всякая похвала подогревает, поднимает настроение, – а у Цезаря с его чувствительной нервной системой особенно, и он начинает работать лучше.

Похвала не только собаке, но и человеку бывает приятна, хотя в пословице все сказано наоборот, но пословица – пословицей, а жизнь – жизнью. В жизни очень часто все случается не по правилам, самое постоянное правило, которое не претерпевает никаких изменений в жизни – это исключение из правил.

Упрямо таща за собой на ремне хозяина, Цезарь преодолел хрустящий, покрытый отвердевшим, схожим с вафельной коркой снегом лужок и опять врубился в ивняк.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза