Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953

Еще более ярким индикатором этих тенденций является детская смертность. Это очень чувствительный показатель голода, особенно когда продовольственный кризис случается в регионах с плохими санитарно-бытовыми условиями и водоснабжением, представляющим опасность для жизни и здоровья. Я привожу детальный анализ детской смертности в этот период в главе 5. Впрочем, беглый взгляд на табл. 5.7 и 5.8 (с. 339-340 и 346) показывает резкий взлет детской смертности в 1947 году, когда голод достиг апогея. Более того, в число наиболее пострадавших местностей вошли и тыловые регионы, являющиеся предметом нашего исследования. В Иванове, Ярославле, Горьком, Свердловске и Златоусте на первом году жизни умер каждый пятый ребенок; Куйбышеве, Казани, Молотове, Челябинске и Уфе – каждый шестой. Как я отмечу ниже, для режима, одержимого повышением рождаемости и восполнением военных потерь, голод мог привести к демографической катастрофе гигантских масштабов, и это не говоря о страданиях людей и упущенной экономической выгоде.

Вопрос о смертности от голода касается другой, более общей, проблемы. В своем анализе избыточной смертности, вызванной голодом, Майкл Эллман подмечает довольно любопытное явление. Смертность среди городского населения в процентном отношении выросла более резко, чем смертность среди крестьян. В то же время качественный анализ голода, содержащийся как в официальных документах, так и в сообщениях выживших, создает впечатление, что деревня пострадала сильнее всего. Эллман предполагает, что разгадка этого парадокса, возможно, заключается в хорошо известном (и хорошо задокументированном) сокрытии сведений о случаях смерти от голода в сельской местности, хотя предупреждает, что это ни в коем случае нельзя считать доказанным фактом[398].

Впрочем, есть ряд причин подозревать, что этот аргумент, сколь бы убедительным он ни был в свете того, что мы знаем об уязвимости советской демографической статистики, не столь уж очевиден, и что город действительно пострадал несравненно сильнее деревни, по крайней мере в РСФСР. Первая причина – детская смертность. В России, как и в странах Западной Европы, в ходе ускоренной урбанизации в XIX – начале ХХ века проявилась отчетливая тенденция к превышению городской детской смертности над сельской, так называемое наказание городов. Детская смертность в 1947 году резко выросла и в городе, и в деревне, но разрыв между ними не сократился. Напротив, он даже слегка увеличился. Общая детская смертность в 1947 году выросла на 63 % по сравнению с 1946-м. В городах прирост составил 67 %, в сельской местности – 60,3 %. Это довольно большая разница, хотя мы должны допускать, что занижение сведений о смертности в деревне во многом, а то и полностью ее объясняет[399]. Впрочем, анализ всех зарегистрированных смертей и в городе, и на селе выявляет еще большую диспропорцию. Общая смертность в РСФСР в 1946-1947 годах выросла на 37,3 %. Рост городской смертности в то же время составил 44,1 % против роста на 32,5 % в деревне[400]. Этот разрыв значительно больше, чем разрыв между соответствующими приростами детской смертности. Частично он может объясняться занижением сведений в деревне; рост населения, обусловленный миграцией из деревни в город (к примеру, мобилизованных рабочих и учеников на производстве из школ ФЗО, многие из которых были выходцами из сельской местности), мог бы объяснить немного лучше. Но утверждение, что эти факторы могут служить объяснением диспропорции в целом, вызывает сомнение. На основании этих данных, разумеется, было бы трудно выдвинуть аргумент о том, что, по крайней мере, в РСФСР голод нанес наибольший ущерб именно крестьянству.