Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953

И все же при всем очевидном значении доступности молока для выживания крестьянских семей в условиях продовольственного кризиса и хронической сельской бедности мы не можем объяснить скачок детской смертности только этим фактором. Не может он и заведомо являться во всех случаях основной причиной повсеместно наблюдавшегося более низкого уровня смертности в деревне по сравнению с городом. Именно на Урале рабочим в областях молоко было доступнее, но детская смертность там была не ниже, чем в крупных и малых городах, где потребление молока было минимальным. Более того, в Свердловской и Молотовской областях детская смертность в крестьянских хозяйствах была даже чуть выше, чем в городах, несмотря на то что молоко для них было намного доступнее. Впрочем, в других регионах, особенно в Центральной России, Поволжье и Московской области взаимосвязь кажется настолько тесной, что ставит под сомнение любое предположение о том, что более низкая детская смертность на селе была обусловлена просто занижением сведе-ний[442]. Даже на Урале приведенные данные необязательно означают, что не существовало связи между детской смертностью и снабжением молоком. Учитывая кошмарную экологическую обстановку в этой местности, мы можем с тем же успехом доказывать, что удручающее состояние жилищно-коммунальной сферы в областных городах просто перевешивало все преимущества, которые могли получить семьи благодаря более высокому уровню потребления молока. Другими словами, вполне возможно, что, если бы положение с молоком у рабочих на Урале было таким же, как в Иванове или Горьком, детская смертность там была бы даже выше[443].

Заключение

Продовольственный кризис 1947 года наступил под конец периода массового хронического недоедания, затронувшего широкие слои советского населения. Миллионы людей в годы Великой Отечественной войны умерли от алиментарной дистрофии, а миллионы выживших были настолько ослаблены, что оставались крайне уязвимыми для любого нового давления на их рацион. В каком-то смысле, кризис 1947 года был заключительным эпизодом в затянувшемся кризисе питания, уходящем корнями в конец 1930-х годов. В то же время это был самостоятельный острый кризис, имевший собственные причины и последствия. Он унес множество человеческих жизней и поставил миллионы людей, в основном горожан, на ту грань, за которой, если бы кризис продолжился, их здоровью и продолжительности их жизни был бы почти наверняка нанесен серьезный, вероятно, непоправимый ущерб. Как бы то ни было, к началу 1948 года потребление калорий семьями рабочих (не забываем при этом, что самые низкооплачиваемые в нашу выборку не входят) выросло до того уровня, когда люди еще не доедали, но их жизни уже были вне опасности.

За пределами регионов, являвшихся центром массового голода (южная Украина и Молдавия), крестьяне были лучше подготовлены к борьбе с кризисом, чем рабочие-горожане. Изъятие государством зерна у колхозов значительно уменьшило долю хлеба в крестьянском рационе, и колхозники отреагировали на это, переключившись в основном на картофель. Но исследования также показывают, что крестьянам был гораздо доступенее такой жизненно важный продукт питания, как молоко, что, возможно, объясняет более низкую детскую смертность в деревне по сравнению с городом – явление, наблюдавшееся почти в каждой промышленной области. В известной мере на истинный масштаб бедности в сельской местности более точно указывает не обеспеченность продуктами питания, а другие данные обследований сельских бюджетов, которые я здесь не освещал, а именно почти полное исключение крестьянских семей из процесса приобретения даже самых элементарных товаров широкого потребления, таких как белье и обувь[444].

Мы также видим значительные различия в моделях потребления рабочих семей по регионам. Особое положение Москвы и в меньшей степени Ленинграда и Свердловска сразу же бросается в глаза. Но даже московские рабочие испытывали лишения во время продовольственного кризиса, и лишения немалые: потребление хлеба уменьшилось, но снабжение мясом и рыбой, по большому счету, не изменилось, и значит, потребление белка снизилось не так значительно, как потребление калорий. Рабочие Свердловской и Молотовской областей также были в состоянии смягчить последствия кризиса, выращивая картофель и обеспечивая членов семьи молоком. Но к их соседям-уральцам, проживающим в Челябинске и Челябинской области, это не относилось. По не вполне ясным причинам продовольственный кризис особенно сильно ударил по Челябинскому региону, а местные рабочие не смогли пополнить рацион продуктами, выращенными на своих участках. Это согласуется с тенденциями взрослой и детской смертности в этой области – смертности, которая оставалась высокой даже после того, как миновал апогей кризиса, а также с санитарноэпидемиологическими заключениями из Магнитогорска, в которых указывалось на большой процент рабочих-дистрофиков.