Почему так произошло, объяснить сложно. Н. А. Араловец и О. М. Вербицкая приписывают снижение УДС в 1943-1944 годах улучшениям в сфере санитарии, гигиены и медицинского обслуживания[478]
, но это лишь самое общее объяснение, и к тому же оно ничего не говорит нам о том, как и почему эти улучшения сохранились в послевоенные годы. Возможно, свою роль сыграла очень низкая рождаемость последних двух полных военных лет. Когда рождается так мало детей, то родившиеся получают больше внимания и медицинского ухода. Улучшившаяся ситуация с питанием подразумевала, что матери стали здоровее, реже рожали недоношенных детей и имели больше сил для их выхаживания. Возможно, также возник феномен, наблюдавшийся во время голода в Голландии. Тогда резко упала рождаемость, большинство женщин просто не могли забеременеть, а даже если это и происходило, не могли выносить ребенка до нужного срока или родить здорового ребенка. Забеременевшие женщины значительно чаще принадлежали к высшему слою общества, им была доступнее качественная пища, и они лучше могли обеспечить выживание детей[479]. Что-то подобное могло произойти и в Советском Союзе, хотя и невозможно точно определить, какие именно группы населения получили такие продуктовые привилегии. Сегодня все эти объяснения выглядят, скорее, предположениями, и они останутся таковыми, пока историки не смогут детально изучить условия домашней жизни военного периода в отдельных районах, рационы, организацию здравоохранения, а также уровень неравенства в распределении благ.Несколько больше мы знаем о факторах, повлиявших на смертность среди младших детей, но насколько эти факторы применимы к детской смертности, вопрос остается открытым. Она выросла в 1942 году. Убедительно доказать это невозможно, но, по всей вероятности, большинство этих смертей были связаны с голодом. Однако еще одним фактором стало внезапное ухудшение показателей выживаемости (то есть смертей на 100 случаев заболевания) по основным инфекционным заболеваниям – корь, коклюш, скарлатина и дифтерия. Главным убийцей до войны была корь, смертность от остальных заболеваний в целом держали под контролем.
В 1930-е годы Советский Союз предпринимал попытки освоить и применить разработанные на Западе методики по борьбе с эпидемиями кори. Эти меры подразумевали строгие правила для выявления и карантина носителей, введение человеческой иммунной сыворотки тем, кто находится в контакте с заболеванием. Западные ученые признали необходимость использования иммунной сыворотки, то есть сыворотки из крови тех, кто выжил после кори и, следовательно, приобрел антитела, для прививания детей из зоны риска еще в конце 1890-х годов, хотя только после Первой мировой войны удалось получить масштабные экспериментальные подтверждения успешности ее применения.
Уровень смертности от кори в Москве, Ленинграде и восьми других городах РСФСР, 1936-1945 годы
(количество смертей на 100 случаев заболевания)Несмотря на общую эффективность по предупреждению и смягчению заболеваний корью, этот метод лечения обладал многочисленными ограничениями. Сыворотка, не являясь вакциной, обеспечивала только временную защиту. Вводить ее надо было в очень больших дозах, она имела ограниченный срок хранения. Поэтому на Западе основные усилия были сосредоточены на поисках заменителей, которые можно было применять в малых дозах. Прорыв произошел в 1933 году, когда Чарльз Фремонт Макхонн и Ф. Т. Чу в ходе экспериментов с использованием экстракта плаценты смогли выделить иммуноглобулин. Последующая очистка, произведенная другими учеными, привела в 1944 году к выделению гамма-глобулина, который работал по тем же принципам, что и иммунная сыворотка, но обладал рядом преимуществ. Его проще было хранить, он был стабильнее, его можно было применять в меньших дозах, он вызывал меньше побочных реакций, обладая при этом, как минимум, такими же, если не лучшими, показателями эффективности[480]
.