Опасности городской жизни в СССР в период позднего сталинизма. Здоровье, гигиена и условия жизни 1943-1953

Кристофер Бертон выдвигает аргумент и подробно объясняет, что одним из основных препятствий эффективному контролю над загрязнением водных ресурсов была идеологическая приверженность двум ошибочным научным теориям, а именно идее о том, что вода -это самоочищающаяся субстанция, а также концепция предельно допустимой концентрации токсинов (ПДК)[234]. Первая теория (она ни в коем случае не была отличительной особенностью советской науки об окружающей среде[235]) ошибочно полагала, что мощные реки могут растворять даже огромные количества токсинов и таким образом становиться безопасными. Вторая теория игнорировала два ключевых фактора: (а) даже маленькие количества токсинов со временем накапливаются в водных флоре и фауне, как и в человеке, и (б) токсины зачастую взаимодействуют друг с другом, что может привести к еще большей и/или более продолжительной опасности. Ошибочность обеих теорий была совершенно очевидна местным инспекторам ГСИ и исследователям в области загрязнения рек. Они излагали бесконечное количество случаев, когда уровень загрязнения настолько вырос, что «естественные» процессы самоочищения были не в состоянии с ним справиться. Верили ли они в эту теорию и действительно ли считали подобные случаи исключением либо они думали, что она была ложной и использовали такие примеры для провокации, мы не знаем. Конечно же, трудно было поверить в самоочищение, когда, как мы видели, сбросы единственного предприятия, например, коксохимического завода в Нижнем Тагиле, могли убить рыбу и других представителей фауны в реке Тагил на расстоянии 200-300 км[236].

Бертон приводит очень убедительный пример, но на чем я хочу сделать акцент, так именно на поведенческих и структурных причинах провала этого закона. На одном уровне существует множество доказательств того, что министерства и предприятия сознательно игнорировали этот закон. Одно крупное оборонное предприятие в Кемеровской области, которое каждый день сбрасывало в местную реку 100 тыс. куб. м загрязненных сточных вод, в том числе 4,5 т нитроцеллюлозы, нагло заявляло, что нейтрализовывать это вещество нет необходимости, и поэтому не нужно строить очистное сооружение[237]. И это было более менее общее явление. В 1948 году ряд крупных министерств (легкой промышленности, лесозаготовительной, целлюлозно-бумажной промышленности, текстильной промышленности и нефтедобывающей промышленности) подписали петицию в Совет Министров СССР с просьбой освободить от обязательств нового строительства хотя бы некоторые предприятия. Один главк (гидролизная промышленность), прося снять с него такие обязательства до 1952 года, обосновывал свою просьбу тем, что проблема загрязнения «недостаточно изучена» (заявление, которое имело интересное эхо в наше время в ответах Джорджа Буша по теме глобального потепления[238]). Другие уловки были еще грубее. Завод мог таким образом составить чертежи, что его министерство отказывалось утверждать его официально, и завод «срывался с крючка». Или, например, министерство одобряло проект, но не выделяло средства. И завод, и министерство в этом случае исполняли закон на бумаге, но делали все, чтобы на практике ничего не предпринимать[239]. Всему этому способствовала, по крайней мере с точки зрения Всесоюзной ГСИ, слабость местных ГСИ. Либо инспекторов запугивали руководители местных предприятии, и они опасались рьяно бороться за соблюдение законодательства, либо им мешало отсутствие информации. Так, в случае с оборонным предприятием в Кемеровской области, о котором речь шла выше, ГСИ действительно не знала о том, какие загрязняющие вещества производил завод, и инспекторам пришлось запрашивать у соответствующего министерства эту информацию, но это все равно, что попросить у представителя табачной промышленности добровольно предоставить доказательства того, что курение вызывает рак легких[240].

За такими преднамеренными способами обхода закона стояли более сложные структурные факторы, из-за которых подобные постановления не работали. Некоторые из них являлись абсолютно очевидными. Один был заложен в самой природе советского законодательства, направленного на борьбу с загрязнением окружающей среды: предприятия платили специальный налог за выброс токсичных отходов в водоемы; на самом деле, это был встроенный стимул обходить закон, поскольку многим предприятиям было дешевле и проще платить штраф каждый год, чем направлять скудные ресурсы на строительство водоочистных сооружений[241]. И это совпадало с основными расчетами, которые формировали решения, принимаемые министерствами и предприятиями. Предприятия были готовы строить и устанавливать очистные сооружения, только если это приносило им непосредственную экономическую выгоду, например когда нефтяники устанавливают ловушки для повторного захвата нефти для переработки. А то, какой урон их сточные воды могли нанести другим предприятиям (или людям), их не волновало[242].