Опасные земли

Портили первое впечатление другие детали туалета. Сумка в тиснении, добротные пулены кордовской кожи на ногах и нож у пояса вовсе не хозяйственного назначения – скорее боевой кинжал, что слуге божьему неприлично.

И был он тоже не молод. Младше спутника. Гораздо. А все одно – не молод. Белого в бороде имелось куда больше исходной природной черноты, лишь воспоминания остались от вороной масти, доставшейся при рождении. Сколько лет минуло с той счастливой поры?

Сорок? А может, полсотни? Или, упаси Господи, шестьдесят?

Возраст его никак не угадывался.

Лишь миндалевидные глаза блестели из-под капюшона острым юным высверком, и, пожалуй, даже озорным.

– Хм-м-м… Это точно? – спросил старик под звон шпор по брусчатке.

– Судите сами… эпистола начинается со слов: «Дорогой и незаслуженно забытый друг!» Это, как вы понимаете, предупреждение, что использован код. Вступление к письму: «Не находил досуга, чтобы написать вам, чему не может быть никаких извинений». Не находил досуга в начале фразы – это значит высшую категорию шифрования, тройную. Если бы он сказал «Не может быть никаких извинений, но»…

– Я понял. Протокол безопасности писал я, я знаю, что все это значит. Однако шифр. А шифр, да еще высшей категории – он или боится чего-то, или нашел нечто очень важное. Настолько важное, что не только прямым текстом говорить нельзя, но и даже слабой шифровкою, – старый рыцарь нахмурился и закончил речь не совсем понятно. – Неужто удача?

– Не ведаю, сир. Но доктор опасается слежки – несомненно. Начальные буквы первых строк: к, и, п, р. Код Кипр – это опасность, как вы изволите знать.

– Изволю. Кипр, надо же. По всему видать, Хименеса крепко обложили.

– Или обстановка слишком неспокойная, сир.

Шпоры звенели, гвоздчатые подошвы пуленов вторили им, выбивая ритм из городской брусчатки. И с каждым шагом плыли мимо тесные стены улиц города. Изрешеченные деревянные ставни в обрамлении штукатурки или голых камней, двери в узорчатой оковке или без оной – вся эта городская оправа привычно текла мимо.

Люди прохожие, а было их по дневному времени и хорошей погоде немало, норовили проскользнуть мимо собеседников, не вслушиваясь в их и так не слишком понятную для непосвященных речь.

В самом деле, кому надо связываться с рыцарем святого Иакова и, тем паче, с его секретами?

Даже какая-то женщина, распахнув окно на втором этаже, разглядела пару на улице и не осмелилась вывернуть им под ноги содержимое ведра, что держала в руках. А намерения такие были, о чем свидетельствовали ее решительный облик и густая брань.

Город жил обыденностью: шумел, гомонил, вонял.

– Обстановка неспокойная, и я неспокоен. Ведь Хименес пропустил уже три рапорта, что с ним не случалось за без малого двадцать лет ни разу. Хуже того, наш верный человек в Турне пропал. Нам стало известно, что он собирается лично проведать доктора, и на этом – молчок, никаких известий. А ведь так все ладно начиналось!

– Если мне будет позволено, сир, Хименес всегда перебирал со своим любимым принципом: прятаться на виду. Я понимаю, шнырять ночью по городу в черном плаще не стоит, но все же! Заявиться в Брюгге с требованием аудиенции у Его Светлости герцога – это перебор. Уж очень ты делаешься заметным, прыгая выше головы. Так недолго и допрыгаться. Не стоит дергать за бороду ни Бога, ни тем более Его Светлость.

– У Его Светлости нет бороды. У наследника тоже нет.

– Я пошутил, сир.

– Шутка смешная, м-да. Хм-м-м… куда же все-таки черти дели Хименеса? Так ведь ладно все начиналось! – повторил рыцарь свою исходную оценку неких событий в неведомых до поры землях.

Младший товарищ внес ясность.

– Ладно – это вы о том, что в каком-то бургундском городишке приключилась эпидемия и за неделю умерли пятьдесят человек? Сир.

– Оу! И когда ты начал безоговорочно доверять слухам?! Я чего-то не знаю в твоей недавней биографии? Не стукался ли ты головой? Почему пятьдесят, отчего не пять сотен? Или не пять тысяч? Догадываюсь, что и такие слухи ходили!

– Это мой долг, сир, собирать слухи, фактики, жареные новости, сплетни, а еще – пересуды и толки, включая кривотолки. Есть в моей вынужденной коллекции бабье злоречие, звон, трезвон, перезвон и пара сотен самых отвратительных диффамаций, комеражей вместе с наветами, поклепами, инсинуациями и оговорами. Иначе никак, сами изволите видеть.

Между тем улица, извернувшись, показала свой створ. Створ в свою очередь показал площадь, украшенную восьмигранным фонтаном в цветной плитке. Каждая плоскость высокой тумбы венчалась каменным резным гербом с искусно вделанным раструбом у подножия щита. Жерла извергали струи воды, алмазно искрившейся в солнечных лучах.

Это мог быть и был единственный в своем роде фонтан на целом свете – фонтан святой Анны. А значит, и место действия вскрылось со всей однозначностью – спутники прогуливались по Барселоне. Город очнулся от упоительной сиесты и, как было сказано, наслаждался обыденностью: шумел, гомонил, вонял.