Опасные земли

И только после третьего до Филиппа дошло – это часы на ратушной башне подали голос, отбивая молотом в колокол. Три часа пополуночи. Сообразили и остальные, а сообразив – выдохнули. Понятный людской звук в мертвом мире заякорил страх и невнятное беспокойство. Отпустило.

Рыцарь и десятник разом обернулись назад, чтобы поглядеть на лучника за спиной. Готье-Мердье держал разряженный лук и виновато ухмылялся.

– Точно пошло. Аккурат между нами, – сказал Анри.

В тылу слышалось ржание перепуганных лошадей – им, видать, тоже не понравился нежданный звон. Кто-то надсаживался, крича нечто вроде: «Кончай козлить, шлюхин сын, драть тя под хвост!»

Филиппу стало стыдно за детские страхи. Знакомая брань и близость отряда окончательно смыли тревогу с души. В самом деле, ну туман, ну ночь непроглядная – эка невидаль.

– Вот мы бабы, Анри! Испугались, как малолетние!

– Не говори, вашмилость, едва в портки не накидал! Нам не воевать, нам впору за мамкин подол прятаться!

– А мы между тем почти на месте. Вон, по правую руку, – Филипп протянул меч, – здоровый такой щит на стене с молотком и щипцами под лилией. Это штаб гильдии ювелиров, еще сотня-полторы шагов – и будет площадь. А ну, шагай смелее!

Лучники заметно приободрились и, как было велено, пошли куда бодрей, чем минуту назад.

– Чего мы, в самом деле, – ворчал Анок, – подумаешь, улицы пустые! Так три ночи, все спят, а кто не спит – забились, поди, под лавки!

Де Лален, примера ради, прибавил ходу, а за ним припустил и весь маленький авангард. Давешняя робость теперь выглядела донельзя досадной. Кто обидит четыре десятка воинов? Просто высунуться боязно – не разберешь ведь, кто грохочет в темноте. Не сорок человек помстятся, да еще спросонья – четыреста сорок!

Мимо плыл длиннейший фасад ювелирова дома, да не дома – домины! Богато жили золотых дел мастера в городе Сен-Клер. Окна забраны в свинцовый переплет с цветными стеклами. Каждый проем в обрамлении резных акантов. А стены не прячутся под штукатуркой, потому как облачены в гладко тесаный гранит – плитка к плитке.

Если Филипп помнил верно, за домом был проулок, потом – лучший кабак в городе, где нравилось сиживать его батюшке в годы штатгальтерские. Случался там и маленький де Лален, и до сих пор нет-нет, а вспоминал упоительно вкусные конфекты – финики в сахаре, которыми потчевал его хозяин. За кабаком – стена в стену, жилище нобиля, как там его звать, что выходило фасадом на Ратушную площадь.

А конфекты, все одно, были хороши.

Детские воспоминания прервал возглас.

– Чу, это чего за… Слышишь, будто топочет кто?

– Жак, позади конские грызла на сорок военных харь, что ты расслышать-то хотел! Конечно, топочет!

Лучники шли по трое в три шеренги, впереди – десятник и рыцарь. Жак, правофланговый, в первой, теперь снял стрелу с тетивы и принялся размахивать ею, как указкой.

– Да не там! – тычок за спину, где и правда было шумно. – А там!

Стрела сунулась в переулок за углом богатого дома, с каковым переулком как раз поравнялся дизань. Стоило лучнику обратить лицо к товарищам, чтобы убедиться, точно ли его поняли, как из тумана в узкой улочке метнулась тень.

Рык.

Тень прыгнула на спину Жака, вмиг повалив на брусчатку. Руки взлетали, как лопасти мельницы, а кулаки с хрустом впечатывались без разбора – в шлем, в бригандину, в наплечники. Пришелец не то выл, не то стонал, обрушивая на лучника град ударов.

Все опешили и не двигались с места.

Не сплоховал лишь Мердье, с шага лягнувший воющую тень сапогом. Черную фигуру нежданно легко перевернуло. Взлетели и опали полы одежды, колыхнулись широкие рукава, и гость из темноты прилег. И никакая это была не тень. И вовсе не черная. Молодой человек, скорее юноша, одетый в длинную ночную рубашку. Юноша оказался тщедушным. Рубашка – извазюканной. Ткань так пропиталась грязью, что по темной поре да от нечаянного расплоха показалась черной.

Как он умудрился свалить коренастого и широкоплечего лучника Службы Тела Его Светлости, а главное – зачем, в тот миг никто и не думал спрашивать.

Просто потому, что Жак с проклятиями вскочил, рванув меч из ножен. Как-то сделалось не до абстракций, ибо стрелок совершенно конкретно пообещал мальчишку выпотрошить.

– Ублюдок сраный!!! – добавил он. – На кишках удавлю!

Герцогский гвардеец тяжело дышал, из разбитого о мостовую носа текла кровь, а тускло мерцавший клинок вместе с недобрыми глазами грозили расправой. Плечом к плечу с ним утвердился Мердье и грозно зашипел:

– Эй, блядина, лучше не вставай, лежи, куда положили!

В самом деле, грязный юноша, только что грянувшийся спиной и, надо полагать, затылком о камень, перевернулся на живот и подобрал под себя руки.

– Замри, кусок гов…

Он не успел договорить.