Опасные земли

Мальчишка вскочил, а скорее, подлетел. Как булыжник из требушета, как ядро из пушки. Прямо с земли он кинулся на Мердье, разминувшись с уколом меча на четверть дюйма. Вместо того чтобы повиснуть на клинке, будто бабочка на булавке, тело в перемазанной рубашке плечом врубилось в грудь лучника и сшибло того с ног. Жак, не успевший размахнуться для повторного удара, заработал такую затрещину, что шлем зазвенел немногим хуже часового колокола, а его хозяин вторично полетел на булыжник.

На этом успехи юноши кончились.

Сразу трое матерых мужиков кинулись на него, раздавая пинки и зуботычины. И вот удивительно, тщедушный мальчишка получал удары, от которых иная лошадь сляжет, даже не думая падать замертво. Он подвывал и скулил, да только явно не от боли, а от необъяснимой ярости, и продолжал драться. Да так драться, что от его оплеух покачивало даже отборных лучников, которые все как один отличались крепким сложением и были затянуты в доспехи.

Впрочем, потасовка вышла короткой.

Добравшийся до парня Мердье поймал того за волосы обеими руками и, сытно замахнувшись всем телом, взял «на бошку». Сиречь от всей души грянулся стальным лбом барбюта в лоб мальчишки. А потом, не отпуская волос, приложил его о колено.

Нападавший опять прилег на мостовой.

– Гляди! Да какого хрена?! Он чего, жив?! – заполошно крикнул один из лучников.

Юноша был явно жив и даже в сознании. Ворочался на дороге он не так бодро, как первый раз, но с явным намерением встать.

– Из чего он сделан?! – прохрипел Мердье, с силой прижав тощую руку сапогом к брусчатке. – Эй, держите его!

Послышались стук подков и крайне недовольный голос де Ламье.

– Что за бордель вы развели посреди улицы?! Почему не двигаемся! Кто-нибудь объяснит?! – немец выехал из тумана и теперь возвышался над полем боя, как железная башня.

Башня мокрая и донельзя раздосадованная.

Лучники наперебой объяснили, как могли, предъявив добычу. За подчиненных емко высказался Анри Анок:

– Прибежал из темноты, как черт бросился на Жака. Без здравствуйте! Еле угомонили, не смотри, что тощий. И что с ним делать? Ни слова не говорит, только воет и кусается! Пришлось бить, не на нож же его, в самом деле! И отпустить невозможно – он опять кинется, смотри сам!

– М-да-а-а! – протянул Уго. – Одного мелкого прыща всем десятком не заломать! Я и говорю: бордель! Он чего хоть добивался? Ну, кроме звиздюлей?

– Я ж… Я ж обо что толкую! – дизанье расстроенно всплеснул руками. – Тощего гада понять сложнее, чем лошадь! Слышишь его?

Тощий гад не подвел.

Он исправно бился под сапогами, что прижимали его к мостовой, мотал башкой, скаля щербатые зубы и без остановки рычал, стонал и харкал.

– Анри все точно доложил, Уго. Мы ему ничего не делали, мы его даже обозвать плохими словами не могли, потому как не видели в тумане этом забодавшем! Он где-то там, в проулке, взял разбег и прыгнул. Не хочется так говорить, но – этот первый начал. Первый раз такого буйного вижу! – Филипп в подтверждение слов указал мечом на виновника торжества.

– Ладно, сдайте его на руки кутилье, да свяжите покрепче, не резать же, и правда. Представим бургомистру заодно с вопросом насчет ночной стражи – куда ее черти дели, – ответил де Ламье, поворачивая коня к основной кавалькаде.

Вскоре гость был перевязан, как рождественский гусь. Веревки и ремни держали крепко, что, впрочем, не мешало юноше шипеть, лязгать зубами и ворочать головой, норовя боднуть, кого достанет, или прежестоко искусать.

Но уж это дудочки. Личный состав дизаня был ученый и с гостем держался настороже. Под конец, поскольку ежесекундный стук зубов и омерзительные звуки утомили, мальчишка получил деревянный кляп с закруткой на затылке. А его самого кинули на спину лошади, очень недовольной таким беспокойным грузом. Теперь парень мог лишь таращить переполненные яростью глаза, которые только и можно было различить на разбитом в мясо лице.

После чего прежним порядком, слегка взбодренные дракой и весьма ею же озадаченные, бойцы герцогского отряда выступили на площадь перед ратушей.

* * *

Центральная часть города во всю глотку, не стесняясь, сообщала любому, что Сен-Клер не бедствовал. Была она велика, что само по себе роскошь в месте, где каждая пядь земли на счету. И была она выложена тесаным камнем, гладким, как лед. Такое на стены не всякий может позволить, не то что на вымостку!

Даже туман и темнота не могли скрыть достоинств строений по периметру. По правую руку торец занимала церковь. Не собор, конечно, но весьма солидная храмина при трех башенках, в одной из которых пряталась колокольня, а между двумя другими – балкон над входом, откуда священство должно было возглашать проповеди в дни важных праздников. С боков пристройки. То ли храмовые пределы, то ли баптистерии, или еще что – в царящей хмари было не разобрать.

У церкви за невысокой стеной с воротцами читались очертания палисадника, за которым стоял дом. Дом, по всему выходило, принадлежал настоятелю – кому же еще?