Опасные земли

Антиквар с трудом оторвал взор от водянисто-голубых и удивительно цепких очей незнакомца и, пробормотав нечто вроде «Merci beaucoup, moi ne savoir pas ce que nous ferions sans toi»[51], полез в машину. Бецкий встретил его вопросом:

– Ну как?

– Мы едем в нужную сторону, – уверенно сказал антиквар.

Еще он был абсолютно уверен в верности совета – в том направлении ездить не стоило.

Добра не будет.

Глава 6 Рыцарь

Просыпаться Филиппу де Лалену не понравилось. Он и засыпал-то накануне с видимой неохотой, зная, что утро принесет семь казней египетских. Болело все, наверное, только ресницы не болели. Прежде всего ребра. Молодому рыцарю снился сон, будто злые люди воткнули ему в грудину раскаленное шило, отчего он стонал и метался на войлоке, уложенном поверх сена на деревянном полу денника, который заменил ему спальню. Когда не с первой попытки удалось открыть глаза, оказалось, что не совсем сон это был.

Болели натруженные суточным вояжем в доспехах плечи, болел зад, набело отполированный о боевое седло, хотя, казалось бы, половину жизни провел он в этом седле, а все едино – финал похода выдался куда как нелегким даже для сильного и привычного ко многому рыцаря. Хуже всего вышло с головой. И вовсе не с челюстью, куда его приголубил Вилли Хренодуй. Быстрая инспекция выявила, что голова весит, как пушечное ядро, а виски прежестоко ломит.

О-о! Эта примета была хорошо знакома Филиппу с детства – явный звук шагов подступающей болезни. Кстати, глаза удалось разлепить не вдруг, потому что слезились они без всякой меры. Еще один признак.

«Все-таки простыл. Как не вовремя! И куда меня черти понесли, а? Что мешало сослаться на рану да уехать в имение?! Мол, так и так, ваша милость, нездоров. Остаюсь вашим покорный слугой с уверениями бесконечного почтения. Засим прошу простить, вынужден оставить войско. Валялся бы за полдень на перинах, дул пряное вино, заедая карпом в сметане».

Побрюзжав так про себя, Филипп скинул в сторону плащ, скатился с временной лежанки и встал. Натруженные колени мстительно хрустнули, требуя еще хоть немного отдыха.

Огляделся.

Спальное место де Ламье пустовало – двужильный германец, не смотри что почти старик, вскочил раньше всех и теперь наверняка тянет службу. У противоположной стены сопел друг Жерар – этот может спать где угодно и в любом количестве, только дай. На полу вровень с плечом молодого человека валялась открытая пухлая тетрадь. Явленые миру страницы были исписаны на две трети. Беглого взгляда на отвратный почерк хватило для опознания каракулей – этак выводить умел только де Сульмон, право слово, чуть лучше аптекаря с улицы Вознесения в Брюгге. Еще взгляд – и стало ясно, чем именно юноша извозил бумагу: тетрадь была заложена гусиным пером, а подле нее стояла походная чернильница.

«Интересно, что такое он все время пишет? И как много! Больше половины – целую книжку успел насочинять!» – удивился Филипп, но выяснять подробности было некогда.

Пришла пора привести себя в служебное состояние.

Очень кстати у изголовья громоздились доспехи, уже вычищенные и протертые маслом. Сцапал ножны, обвитые перевязью, потянул наружу меч – плоскости блестели, даже лезвие было поправлено точильным камнем. Видать, расторопный паж Жано постарался, пока шеф почивать изволил. Его заботами объяснялось и отсутствие вчерашних вымокших тряпок, начиная с гамбезона, заканчивая чулками, которые сохли, скорее всего, над походной жаровенкой, вверенные пажеской заботе.

Чистая смена одежды нашлась тут же – на седельной сумке, аккуратно сложенная возле пары сапог отменной кордовской кожи. Поглядел на меч в руке – кисть нехорошо подрагивала. Водворив оружие в ножны, де Лален тяжко вздохнул, помотал головой, как конь, и принялся одеваться. Смертельно хотелось облегчить мочевой пузырь, но не сверкать же среди подчиненных голыми ляжками?

«А все же нехорошо, что за мечом ухаживал не я. Надо бы высказать Жано порицание. Но неполное. Все-таки расстарался, пока я был без сознания», – решил Филипп, облачившись, и пошел будить Жерара.

Это дело, как заведено, вышло непростым. Друг вообще отказался сотрудничать, и пришлось решительно вылить тому на голову полфляжки воды – испытанное средство. Де Сульмон грозил расправой, призывая громы и молнии, фыркал, но неуклонно расставался с негой Морфея. Пришло время позаботиться о себе, а точнее, о том, что плескалось внутри, намекая, что не худо бы оказаться снаружи.

Филипп вышел из денника в коридор и, остановив метнувшегося к нему бойца воздетой рукой, устремился в дворовый садик. Там журчание струй, бивших в ствол дерева, вернуло легкость и настроило на служебный лад. Втянув носом воздух, рыцарь обнаружил, что он куда как несвеж. По всему получалось, что весь личный состав сходил во двор малым способом раза по два, все как один. Странно, что следов способа куда большего не обнаружилось. В любом случае это безобразие надо было пресечь и вообще – заняться делами.