Опасные земли

– Сожрали. Очень может быть, что и коня, – ответил рыцарь, надо признать, не очень понятно.

– Чего-о-о?

Жерар расставил руки, являя полное удивление, но, проследив взгляд друга, внял. И дурак бы внял, а дураком де Сульмон не был. В конце ряда денников, почти у самого сеновала, на половицах, на стене читалось пятно. Плохо различимое в полумраке, но более чем явственное. В добрый туаз длиной. Как не заметили его десятки глаз, скользившие мимо со всем равнодушием и невнимательностью! Это могла быть только кровь, щедро выплеснувшаяся из чьих-то рассеченных жил, но успевшая впитаться в поры дерева и дочерна высохнуть.

– От дерьмо! – ругнулся Жерар, не отринув, однако, идеи покушать. – Сперва – завтрак. После – перевязать тебя, и даже не спорь! Потом – разбираться со всем этим безобразием! И-и-и да-же не спо-орь!

– И зачем я тебя приволок в это гнусное местечко, дружище? – повторил давешний вопрос Филипп, не думавший спорить.

* * *

Откушали чем Бог послал.

Молодой рыцарь, не понаслышке знакомый с обеспечением войска на походе, отлично знал, сколько провианта могут освоить сорок с лишком взрослых крепких мужчин, вынужденных тяжко работать. Сугубо он разбирался в отменном аппетите ездовых, вьючных и боевых коней. Доедая кусок сала с пучком слегка приунывшего лука, Филипп вне всякой связи с явно нехорошими, точно мутными и в любом случае – гнусными делами в городе подумал, что скоро будет радоваться ломтю черствого хлеба. Припасы, взятые на последнем постое, могли обеспечить отряд еще дня три, а при очень экономном расходовании – пять.

Пробавляться впроголодь не хотелось.

Пилюля против этой напасти была одна, а точнее – две.

Первое: очень быстро свернуть аудит в городе, ретировавшись в места куда более дружелюбные. Второе: встать на довольствие господина бургомистра, а точнее, доктора Игнасио Хименеса, раз он так борзо и самочинно занял градоначальное кресло.

Что будет, когда хлеб, просо и прочая колбаса с чесноком иссякнут, де Лален тоже прекрасно понимал. Через сутки подчиненные задумаются, а через двое – додумаются. До чего? До насильной экспроприации пищи у горожан. Даже вышколенные и верные лучники Службы Тела начнут шарить по домам и амбарам, не говоря о горлорезах Петрония, которые в смысле воинской дисциплины никаких иллюзий не внушали.

Вспомнив об этой братии, Филиппу пришлось признать: насчет двух суток размышлений он хватил. Край – полдня, а после начнется сперва аккуратная, а потом и безудержная фуражировка, а точнее – мародерство. Насмотрелись на такое и наслушались. Туда, где расцветает курохват, обязательно приходит гибель дисциплины, а за ней и массовые изнасилования. Кто-нибудь обязательно вступится за дочку, соседку, жену, а солдаты в благодарность сунут герою под ребра фут точеной стали. То есть поножовщина гарантирована.

Нарваться на уличные бои с целым городом, где нет-нет, а две сотни решительных мужиков да найдется, не улыбалось. Уж какой тогда аудит и тем паче – карантин. Ноги бы унести!

Что-то такое рыцарь изложил другу Жерару, пока тот на диво сноровисто накладывал повязку. Юный шалопай оказался не только способным фельдшером, но и ситуацию растолковал более чем доступно.

– Согласен! Застрять в этой дыре без жратвы – это не дело! Поэтому напиши записку, а я пойду и проясню насчет довольствия у испанского этого докторишки. Ты же бери Уго и с десяток парней порасторопнее да прогуляйтесь по городу. С одной стороны, повыспросите, где тут можно честно купить провизии за звонкие денье Его Светлости. С другой стороны, разведка – надо же понять, что тут вообще творится? И как можно скорее, потому как едьба во всем городе скоро кончится, ее же не подвозят из-за карантина этого чертова!

– Смотри-ка, соображать начал! – восхитился Филипп, заодно порадовавшись «едьбе», которая удачно дополнила недавнюю «вольность вольдуха».

– А то, это вам не герцогский аудит, тут головой работать надо! – ответил Жерар, подавая камизу и дублет. – Кстати, вспомни его, а вот и Уго!

Вослед каламбуру в конюшню и правда ввалились ребята Анри Анока, сам лейб-лучник и Уго, наполнив помещение бодрым топотом и дежурными разговорами служебного свойства.

– Проснулись, лежебоки? – рыкнул германец. – Думал, за полдень проваляетесь!

– Скажи мне, пожалуйста, как вы умудрились проглядеть здоровенное пятно кровищи там у сеновала? – спросил де Лален, застегивая дублет.

– Это вы просмотрели! – ударение на вы. – Я же со вчера думаю, что бы это значило и куда, мать их, делись все бургомистровы кони.

– Чего тут понимать? Зарезали кого-то. Уж очень много натекло, – высказался де Сульмон.

– Дурак! А то без тебя никто не догадался, что зарезали! Кого зарезали, ты знаешь? За что и при каких блядских обстоятельствах? – грубиян немец постучал кулаком в собственный нагрудник, а потом показал пальцем в направлении жераровой головы, явно намекая на ее пустое содержимое.

– Подумаешь, «за что», как будто в наше время обязательно должно быть какое-то «за что», могли и просто прирезать, – юноша сделал обиженный вид и протянул Филиппу меч, которым тот немедленно и перепоясался.