Опасные земли

– Дальше сам знаешь, чего было, да? Приходит нашему бате полковнику Сивко приказ: выдвинуться и занять ж/д вокзал. Он под козырек, мы тоже. Дальше началась баня. Этим придуркам – Паше Мерседесу и Толику Квашнину – казалось, что все будет как в Москве в 1993-м. Ввели танки, навели страху, если надо – вдарили из КПВТ по толпе, а потом – вяжи, развози, сажай, всего делов. Да только сам же Грачев, после того как Боря-алкоголик перетер с чеченами, передал Дудаеву вооружение всей Грозненской мотострелковой. И не только. Там одних автоматов было сорок тысяч, танки, ПТУРы, сотни РПГ и люди, которые умеют всем этим пользоваться. Люди, насмотревшиеся и наслушавшиеся, как из 122 мм по Белому дому палили, как у Останкино БТРы по людям катались, что было потом – в Лужниках и много еще где. Дудаевские комиссары этими фактиками очень ловко пользовались, мол, сейчас федералы зайдут в Грозный – будет еще хуже. Если они русских так режут, что с вами-то будет, прикиньте? Они и прикинули. А наши звономуды им неплохо так подыграли в смысле пропаганды. Артобстрел Грозного 22 декабря, а коридоры для выхода мирняку открыли только 24-го, слыхал про такое? Ну и получите: видали, правоверные – вступайте под знамя джихада, дадим отпор гяурам – вона они чего творят!

Быхов на секунду задумался, а потом продолжал.

– Творят… Бардак у нас был. Никто ни черта не знает, приказы поступают то такие, то этакие, командиры групп меняются прямо на месте. И тут командуют выдвигаться. По нам стреляло каждое окно – так казалось. Мы заняли вокзал. И пришлось нам присесть там на четверо суток. Не уснуть, не прилечь – стрельба круглые сутки и всюду ползком, головы не поднять из-за снайперов. В какой-то момент казалось, что все, заштурмуют нас боевики. Тогда батя собрал усиленный отряд, должны мы были проникнуть во фланг духам. Мы? Наше отделение почти сплошь из дембелей попало в состав вместе со мной – совсем не дембелем. Потом была атака, отогнали бородатых, а я по неопытности и со страхов от подразделения отбился. Там-то меня и подстрелили. Бецкий хватился, пошел за мной. Я валяюсь, дохнуть не могу, а ко мне этак вальяжно подваливает здоровенный мужик, совершенно славянская морда, на рукаве нашивка УНА-УНСО. И с ним такие же, рыл пять или шесть. Сказал, как сейчас помню, на чистейшем русском: ну что, москаль, считай, что ты уже приехал. Это из того анекдота про «останивку и запынку», врубаешься? Шутить изволили, стало быть. Достает нож, ну, думаю, точно – приехал. И тут сбоку из-за стеночки, метров так с семи – очередь, еще и еще. Здоровилу сложило на месте и пару других с ним. Выбегает старший сержант Бецкий, две гранаты в тот дом, куда остальные утекли, закинул, и, за каким-то бесом, бросается он… Угадай куда?

– Товарища выручать, – без запинки сказал антиквар и не угадал.

– Вот и хренушки! Перемахнул он через меня, наклонился над тем боевиком и давай нашаривать по карманам документы. А сам все приговаривает: «звиздец, звиздец, звиздец» и какое-то имя, я тогда был уже не в себе и не очень-то прислушивался. Словом, забрал документы, потом меня на плечо, и, с одной руки из автоматика отстреливаясь, – побежал к своим. У меня дырка под ключицей, в бедре и в плече. Славочку за спасение однополчанина, уничтожение пяти боевиков и общую доблесть батя даже к Герою России представил. Но потом, как это бывает, заволокитилось, и кинули Бецкому «Мужика», то есть, Орден Мужества – его как раз в марте 1994-го ввели. Вот такая история. С тех пор, считай, не расстаемся. Оба остались на контракт, лямку тянули, в 1999-м опять началось. Мы под Шатоем оба заработали по дополнительной дырке в организмах. Потом был институт ФСБ, знаешь, белое здание на Энергетиков, 27? Там еще напротив универсам «стекляшка» и круглая такая приметная башня – общага.

Ровный, конечно, знал.

Во-первых, куда более приметным ориентиром служила не общага и не стекляшка, а Большеохтинское кладбище с торца школы чекистов. Во-вторых, напротив проживал один из ценнейших «осведомителей» антиквара, ветеран таджикских событий и незаменимый знаток всего стреляющего – Максим Сидорчук. Именно его картавый говор и бездонные знания навели Кирилла на след в самом начале расследования по бургундским бумагам, которое затеял на свою голову покойный сержант Петухов.

Озвучить всю эту диспозицию показалось не с руки, да и нарушило бы драматизм повествования. Поэтому Ровный просто кивнул, не заботясь, видит его товарищ или нет, и сказал:

– Давно в Питере живу, – но интересовала его вовсе не знакомая вдоль и поперек охтинская топография. – Так что за имя?

– Имя?

– Имя. Которое говорил Бецкий помимо «звиздец, звиздец».

– Ах это! Увлекся, забыл, бывает. Мысль вильнула. Ну говорил-то он не совсем «звиздец», но тут мы с пониманием, вокруг творился именно он. А имя – Ваня. Иван. Только ты это… – ладонь чекиста трижды хлопнула Ровного по бедру. – Не вздумай при Славе ничего ляпнуть. Лишнее, понял?

– Понял, обещаю не ляпнуть, – сказал антиквар, почуяв, что история рисуется преотвратная.