Допреж шелковую кисею поверх головы трогал только ветер, играя легкими складками. Теперь же задвигалась шея, поворотив голову. И раздался голос, вовсе не вязавшийся с образом замужней женщины средних лет в добротном, то есть, весьма недешевом платье. Низкий, будто бы пропитой сип рисовал вовсе не благонравную леди, а старого забулдыгу из канавы.
– Филипп, сучонок ты драный, зачем пришел? Тебе еще когда говорили: беги домой к папаше, пока можно, но ты не послушал! Теперь поздно!
Далее понеслась настолько густая площадная брань, что и самые отпетые вояки покраснели бы. Но не покраснели – не было времени. Просто потому, что даму как подкинуло с брусчатки, аж платье взметнулось зелеными крыльями. Перекошенное лицо и не понять – ударом о камни или яростью, бледное в кровавых разводах, и злобные, нечеловеческие глаза, которые уставились на закованных в латы людей.
Могучий жандарм, первым поймавший взгляд, аж попятился со словами «но-но, ты!», словно забыв о доспехах и острой стали. Не мог такой взгляд принадлежать человеческому существу, даже совершенно обезумевшему. В неподвижных зрачках, что были обрамлены веерами красных прожилок, прятался некто другой, а скорее, другое нечто, жаждавшее одного – смерти. Такой мощный сгусток зла, живший в этих глазах, был не по плечу даже бывалому воину, почитай, аккурат вернувшемуся с поля битвы.
– Где ты, добрый доктор?! – зарычало существо и с неуловимой глазу быстротой метнулось вперед, выставив скрюченные пальцы.
Жандарм, как, впрочем, и весь отряд, сплоховал, не успев сделать буквально ничего. Как и лучники Его Милости, недавно прозевавшие атаку ночного прыгуна. Но тогда с Филиппом не случилось дона Гектора. Тот словно ждал неприятностей и среагировал со скоростью нападающей гадюки.
Шаг в сторону из-за спины рыцаря. Узкий, длинный клинок с шелестом покинул ножны. Вооруженная рука вытянулась вперед, а за ней последовал еще шаг, и тело создания в зеленом платье затрепыхалось на мече, точно попавшем в центр груди. Никто не поспел не то что ахнуть – двух раз моргнуть.
Впрочем, нечто, недавно бывшее почтенной горожанкой, возможно, чьей-то женой и матерью, утратив атакующий порыв на клинке, не растеряло желания убивать. И, судя по всему, возможности. Она, оно издало пронзительное шипение и двинулось вперед, скользя по толедской стали все глубже, все ближе к испанцу, совершенно не обратив внимания на пробитое сердце. Сеньор Аурелио пригнулся, жестко толкнул даму левой ладонью и, пропустив над шлемом ее руку, ударившую так, что воздух загудел, с немыслимой точностью вогнал острие меча в точку между переносицей и глазом.
Поворот клинка и удар по шее, начисто перерубивший позвонки. Голова опрокинулась на бок, лишенная поддержки мышц и хребта, а существо рухнуло на дорогу, более не подавая признаков жизни. И вновь никто не успел не то что ахнуть – двух раз моргнуть.
– Что это сейчас было??? Пресвятая Богородица! – потрясенно молвил жандарм, тяжко ворочая головой в барбюте.
– Да, что это за срань, свинская богоматерь, сейчас была?! – выкрикнул из-за спины дона Гектора грубиян Уго.
– Да это же как вчера, чтоб меня черти взяли! С этим попрыгунчиком! – только и смог пролепетать Филипп, ошалевший от быстроты развернувшихся событий. – Только ее же надо к доктору, как того ночью, она же…
– Я сам доктор, – испанец слегка поклонился, скрипнув бригандиной. – Нам надо двигаться дальше, мы очень нашумели.
И отряд двинулся, оставив на дороге истекающее кровью тело – как будто так и надо. А надо было спросить: откуда совершенно посторонняя дама знает имя герцогского аудитора и то, что его предупреждали в самом начале пути насчет того, что путь этот продолжать вовсе не стоит? Ведь, кажется, того странного старика (или не старика?) в краю тучных бургундских пшениц вообще никто не запомнил, кроме Филиппа де Лалена. Да и он во всей последовавшей круговерти начал о нем забывать, но, видимо – зря. И вопросами совершенно очевидного свойства не задался тоже зря.
Осудить его за поспешность никто не смог и не смог бы – уж очень быстро завертелись события, в водоворот которых вел отряд рыцарь.
Доктор разделался с обезумевшей женщиной, как на скотобойне забивают свинью – в три движения. То есть, против собственного заверения, не успел сильно нашуметь. Однако, надо полагать, хватило и той малости. В голове Филиппа вместо разумных вопросов, упомянутых выше, пронеслось удивление: где это врач и магистр искусств так ловко выучился игре клинка, каких таких искусств он магистр с подобными умениями по части отделывания мечным делом? Впрочем, поди разбери тех испанцев! Но разбирать не пришлось, ибо навстречу латникам из-за очередного изгиба улицы выбежал гвардеец Мердье.
– Ваша милость! Господин рыцарь! Ах, там… – лучник заполошно дышал, тыкая невооруженной рукой за спину. – Там какая-то заваруха, мэтр говорит, лучше бы всем вместе, а то больно крепко шумят, как бы чего не того!
Отряд остановился без команды, будто на стену налетел. И все обратили внимание, что в левой ладони помимо лука боец сжимал две стрелы.