Облитая железом колонна спешенных кавалеристов с грохотом врубилась в шеренги кольчуг, ржавых кирас и стеганых жаков. И вот теперь никакой сторонний слушатель не спутал бы лязг и треск настоящего боя.
Филипп спешил на помощь шотландцу. Разобраться с его статусом (шпион короля, наймит короля, просто самодеятельный обманщик) можно и после – для начала надо сделать так, чтобы он остался жив, – бриганды убивали его без всяких шуток. Набегая левым плечом вперед, он отвел наручем укол алебарды и с шагом обрушил меч на кисть, сжимавшую древко. Пробить латную перчатку не вышло, но досталось алебардисту крепко. Бургундец продолжил движение, пнув его сабатоном в пах. Потом по его саладу вдарили гизармой из второй шеренги, так что в глазах потемнело. Сам он перекрестил клинком чье-то кольчужное плечо, отмахнулся от фальшиона, которым настойчиво тыкали ему под забрало, и от души вогнал острие в стеганый бок здоровенного мужика, которого сразу добил германец, буквально развалив до груди огромным мечом.
В смотровую щель ударила струя горячей крови, и бургундец ослеп на левый глаз, пропустив удар в грудь, ответил наугад, подставил гарду под гизарму, вновь нацелившуюся на шлем перехватил собственный меч за клинок, гвоздя навершием, как булавой, а перекрестьем как клевцом, не упуская шанса использовать острие накоротке. За правым плечом взлетала двуручная секира его жандарма, а на левом фланге рубился Уго, неуязвимый за сияющими взмахами меча, через которые, казалось, не могло проникнуть ни лезвие, ни древко. Что делалось с де Сульмоном и был ли он вообще жив, Филипп не видел, а скоро и видеть стало нечего. Над боем повис гнусавый, проникающий через подшлемник звук рожка, а вслед за ним не менее противный тонкоголосый вопль:
– Бросай оружие, засранцы! Оружие под ноги, сукины дети! Или всех положим!
С противоположного конца улицы появился Петроний со своими ухорезами. Как всегда с запозданием, но как всегда – вовремя.
Болела растревоженная грудина. Да еще, кажется, его приголубили чем-то тяжелым, слава Богородице, попав не в поврежденные ребра. Бригандина и добрый гамбезон в пять слоев льна выдержали – спасли. А все одно – больно. Жар короткой схватки отогнал жар подступающей болезни и вообще – не до хворей рыцарю при таких делах. Но де Лален знал, что схлынет отважная волна и придет неминуемая расплата, а платить по векселям заемной бодрости всегда непросто.
Сержант из жандармского копья заработал два дюйма стали под наплечник, но храбрился, криво ухмыляясь, мол, в мясо навылет – это вообще не рана. Кутилье лучников, сдуру кинувшийся в свалку, умудрился поймать копье лицом, и теперь его улыбка несколько расширилась. Больше потерь в отряде не было, если не принимать во внимание ушибы и синяки.
Бригандов покрошили на совесть.
С одним разобрались лейб-лучники и теперь стояли над утыканным телом, совещаясь, как бы половчее вырезать из тела дорогостоящие стрелы, но так, чтобы не слишком перепачкаться. Пятерых зарубили и закололи латники. Еще десяток был так или иначе ранен – кто неопасно, а кто и наоборот. Еще двоих успел достать Синклер во время самоубийственной эскапады – одного насовсем, а другому проколов бедро.
Зачем, почему он вообще заварил эту кашу, отчего сбежал, было ли это бегством, а если не бегством, то, собственно, чем, как вышло, что он дрался в одиночку против двадцати наемников, теперь было не спросить, потому что шотландец был совсем плох.
Пробитый наруч, треснувший реребрас – не выдержала даже миланская сталь, били его долго и крепко – это недостойные внимания мелочи. Арбалетный болт над коленом – тоже. А вот то, что из порванной под мышкой кольчуги толчками струилась кровь, и то, что при каждом вдохе в груди его раздавалось нехорошее бульканье, мелочью назвать никто не осмелился бы.
– Повреждено легкое, – сказал дон Гектор и тоном, не терпящим возражений, добавил: – Мессира поверенного надо сейчас доставить в дом, где я проведу операцию, или его не спасти. Быть может, уже поздно, но надо попытаться. И сразу по приходу вызовите доктора Хименеса. Один, боюсь, не справлюсь.
Из трофейных алебард и гизарм споро соорудили носилки, на которые уложили раненого, вверив заботам четверки дюжих кутилье. Лучники перевязали пленников их собственными поясами, без жалости погоняя в сторону бургомистрова обиталища.
Туда и обратно перекатывались разговорчики, короткие и злые, как мизерикорд.
– Полегче, сволочи, у меня нога поколотая!
– Подумаешь, поколотый! Ничего, дотащите друг друга уж как-нибудь!
– Вы зачем накинулись, мы вам чего сделали, это же этот! Ну…
– Заткнись! Заткнись, говорю, падла! – древко бьет по хребту со смачным звуком.
– Ай, чего бьешься! А поговорить сначала?!
– Шагайте, мрази, поговорим с вами по душам, кто вы и что вы! Как надо поговорим!
Падкий до бесхозного добра лучник Мердье ныл, что не обобрали трупы как следует.
– Вы чего такие быстрые? Куда бежим? А трофеи подобрать? Вона сколько всего валяется! Да и по кошелям пошарить неплохо бы!