Опасные земли

Инквизиторы отодвинули Кирилла, встав за спиной Понтекорво с ружьями наизготовку, а Ровный не знал, за что хвататься: за дробовик на груди, пистолет – тот вроде работает потише, или за совсем уж бесшумный меч на боку. О звуковом сопровождении, которое готовы были дать чекисты из двенадцатого калибра, он и вовсе не вспомнил.

– Точно, стоит, – Быхов, скоро глянувший за угол, прянул назад, – как статуя, не шелохнется.

– Мертвые не слишком подвижны, – шепнул старик.

Бецкий же, освидетельствовав улицу в свою очередь, поступил совсем неожиданно. Он сплюнул и, обойдя пару друзей, зашагал вдоль стены. Не слишком даже таясь. Лишь ствол ружья, направленный по ходу движения, намекал, что инквизитор бдительности не теряет, видимо, зная, что делать. Антиквару хотелось поглядеть за странным маневром товарища, он пал едва не на четвереньки, высунувшись на улицу из-под капитанова локтя.

Черная фигура и правда высилась посередине дома, аккурат возле дверей заднего подъезда. Она была недвижима, и неподвижность эта не предвещала ничего хорошего. Хотя бы потому, что друзья в этом городе не водились, а те, кто водился, являли собой смерть. И смерть буквально дышала из черного, как будто вырезанного из полотна реальности абриса. Хотя бы потому, что высоченный контур опирался силуэтом рук на что-то, чрезвычайно похожее на меч, упертый в мостовую между стоп.

И вот к этому темному нечто двигался Бецкий, которого просто не успели перехватить товарищи. А теперь было поздно.

Чекист семенящим шагом приблизился к фигуре. Близко. Еще ближе. Разыгравшееся воображение нарисовало перед антикваром мгновенный проблеск стали, широкой дугой падающий на инквизитора. Палец Кирилла сам скользнул с ружейного ложа и лег на спусковой крючок. Еще пара секунд, и он бы не выдержал, выстрелил бы, метя… да черт его знает куда. Могла случиться беда, особенно если учесть дюжину восьмимиллиметровых картечин, скрытых в могучем патроне «магнум».

Вовсе не факт, что все они достались бы темнеющему в почти полной темноте силуэту.

Но выстрела не случилось.

Бецкий, подступив к фигуре вплотную, вдруг без затей огрел ее стволом дробовика по голове. Раздался гулкий деревянный треск.

Инквизитор махнул рукой. Чисто.

Маленький отряд пошел вслед, и через пару секунд до всех дошла нелепость ситуации.

– Как статуя, напугал, ни за хрен! – с облегчением выдохнул майор. – Это и есть статуя!

В самом деле, при дверях стоял искусно выделанный из дерева рыцарь, до жути настоящий. Слепые глаза смотрели с укоризной из-под дубового шлема, а по растрескавшемуся вислому усу, который выбивался поверх резной бармицы, ползала нерасторопная ночная муха. Насекомое не собиралось тяготить гостей своим присутствием, подобрало лапки и было таково, огласив темноту коротким жужжанием. Художник же сказал:

– Чертовы купцы. Надо же было взгромоздить истукана перед черным ходом! Денег девать некуда, а я уж подумал! Идем дальше, осталось недолго.

– Тихо! – Быхов не постеснялся хлопнуть Понтекорво по плечу. – Тихо! Слышите, или мне кажется?

– Т-с-с, и правда… – Бецкий насторожился, развернув дробовик в направлении странных и даже неуместных звуков, которые если и казались, то всем друзьям сразу.

Откуда-то издалека, почти полностью украденное кривизной улицы и затхлым, густым воздухом, но все-таки довольно явственно слышалось…

– Что это вообще? – выразил общий вопрос Ровный.

Пришлось замереть и прислушаться во все наличные уши.

Не могло быть в мертвом городе таких звуков. Очень уж они были неожиданные, начисто выпадая из контекста. Если разложить повторяющийся паттерн на составляющие, получалось что-то вроде «о-э-а-а-о-а-о» и еще раз, и вновь, и опять. Кто-то или что-то подвывало во тьме, причем ритмически повторяя одни и те же тоскливые вибрации. При известной доле фантазии вой можно было определить как, пожалуй что, и песню.

Чекисты поежились, будто им сыпанули за шиворот по пригоршне льда. Такая же горсть досталась и антиквару. Жутко было.

Встающая над крышами луна, вымерший город, засыпанный пятисотлетними, до странности свежими трупами, ощущение скорой беды и вдруг – завывания, медленным тремоло разлившиеся между улиц.

Не сговариваясь, друзья двинулись вослед пению. Слепые дубовые глаза проводили их до изгиба дороги, после чего рыцарь остался сторожить дверь в полном одиночестве.

* * *

Спустя пять минут медленного, крадущегося шага вдоль старинных стен, эркеров и балкончиков, которые вовсе не выглядели антуражем музея, а были до ужаса настоящими, стало понятно, что не просто вой преследовал маленький отряд, но песня. Глас вопиющего в ночи стал слышнее, сложив слова, когда-то принадлежавшие веселой застольной песне. По крайней мере, Ровный ее враз опознал.

– Дос сервесас пор фавор, дос сервесас пор фавор, дос… – и так раз за разом.