Старик вообще мыслил и говорил на диво ясно. Будь он офицер, в служебной характеристике, наверное, красовалась бы формула: инициативен, склонен к комплексной оценке ситуации, быстро принимает решения сообразно обстановке. Довелось ли ему состоять в сословии сапог, казарм и винтовок, Ровному было невдомек, но хватка определенно ощущалась.
– Господа, на площадь я бы не выходил. Но это беда невеликая. Мы сейчас обойдем собор, видите, по правую руку от нас? И зайдем к ратуше с заднего двора, – Понтекорво закашлялся. – А там поглядим.
– На что поглядим? – спросил антиквар, которому вся затея нравилась все меньше.
– На обстановку, – пояснил художник.
– А если там такое же месиво? – подал голос Быхов, не растерявший скептического отношения к выкладкам потомка испанских коммунистов, или кем он там был на самом деле. – И нам точно нужно именно в эту, как ее, ратушу? Почему не в церковь, или вообще – туда?
Большой палец капитана ткнул налево, где в торце площади темнел громадный гостиный двор.
– Хороший вопрос, ротмистр. Я не уверен, где именно Хозяин держит резиденцию.
– Просто прекрасно… – собрался съязвить капитан, но художник его перебил.
– Но в чем я точно уверен, заблудиться нам просто не позволят. Кроме того, меня не покидает ощущение, что мы почти у цели. Чувствуете, как сгустился воздух? Что-то должно произойти в самый ближайший срок.
– Воздух сгустился из-за чертовой грозы, часов пять назад, – прошептал Бецкий, – и, простите, вашего ощущения маловато. Надо ж понимать, куда мы идем, и к чему готовиться, и отчего нас не порвали до сих пор? Хотя бы не попытались, в Питере, помнится, твари были очень активные. А тут – одни трупы. И вот вы говорите, поглядим на обстановку. Какую обстановку?
– Да вот хотя бы… – Понтекорво внезапно присел, пошарив ладонью по брусчатке, – Извольте, давно приглядываюсь, не померещилось ли. Не померещилось. Благоволите.
И художник что-то положил в протянутую ладонь майора. Бецкий поднес к глазам крохотный черный кружочек, повертел так и этак, тихо матюгнулся, сунув потом находку на обозрение Ровному и капитану.
Это была пластмассовая выпуклая пуговица с короткой ножкой для пришивки. Цвет только оказался не черный – так показалось в темноте, а защитный зеленый. По аверсу шествовал вставший на дыбы гривастый лев, а над его головой лапидарная надпись гласила: Politie.
– Совершено случайно наш маневр на улицу святого Христофора показал – мы на верном пути! – постановил художник. – Неаккуратный страж порядка забыл подшить пуговку, вот она и оторвалась. В его теперешнем состоянии потеря незначительная, так что он ничего не заметил, да и не мог. Тень и два его новых сопровождающих шли здесь, не извольте сомневаться.
– А пуговки-то нету у левого кармана, – невпопад прошептал Ровный, от переживаний вдруг вспомнивший слова старой песенки про пограничников, – скажите, а как мы будем выбираться? Ведь если все эти, на площади и на улице, встанут и пойдут, нам же конец.
Судя по согласному молчанию инквизиторов, он высказал общий назревавший вопрос.
– Выбираться? Спокойно, пешком, так же, как пришли, только куда быстрее. Когда мы покончим с Хозяином, а я обезврежу осколок Тьмы, морок над этим местом развеется. Только его сила через волю Хозяина заставляет это все работать.
– Так просто? – спросил антиквар.
– Совсем непросто. Назад вернутся не все, – спокойно ответил Понтекорво, будто о чем-то разумеющемся говорил.
– Восстанут твари? – Быхов шумной сглотнул слюну.
– Как уже было говорено, беспокоиться надо не о тварях. Полагаю военный совет законченным, надо идти, пока все так ладно складывается. За мной.
И старик, не слушая больше вопросов, бодро зашагал в обход большого купеческого дома, на задах которого скрывался проход в сторону собора.
Обиталище почтенных купцов, выходившее фасадом на городскую площадь, оказалось знатных размеров. Шагать вдоль его торца вроде бы и недалеко, но каждый шаг давался антиквару с трудом. Что бы ни утверждал Бецкий насчет предгрозовой духоты, сгущение воздуха ощущалось теперь совсем иначе, нежели перед бурей, когда стрелки барометров падают в отметку «шторм». Что-то и в самом деле назревало. Накатывало что-то в мировой плероме, все ближе и ближе. И антикварова душа, ставшая весьма чуткой к подобным изменениям после визита Тени к его порогу, после превращения наркомана Богуслава, после того как тишайший коллега накинулся на него со старинной саблей, безошибочно регистрировала приближение неприятностей. Неприятностей такого калибра, что полметра заточенной стали в собственных кишках больше не казались по-настоящему фатальными.
То, что ждало их, лично его, чуялось куда опаснее, неотвратимее, необратимее.
Когда Понтекорво встал как вкопанный у домового угла, едва высунув за него нос, Ровный едва не раскричался самым постыдным образом. Но властное «тс-с-с» оборвало готовый выплеснуться в ночной воздух вопль ужаса.
– Там кто-то стоит, – неслышно сказал старик и с шелестом потянул шпагу прочь из трости.
«Кто стоит, этого не хватало».