Но что-то произошло. Когда бездна почти залечила раны, найдя достаточное количество жизней, запертых в одном месте, некто вырвался за ее пределы, унеся с собой частицу той мерцающей неопределенности, из которой вся бездна и состоит. Странно, но часть неопределенности оказалась облечена в форму безобидной книги – несколько десятков страниц, заполненных неровным почерком. Отчего так – не ведаю. Знаю только, что после на Город пал кокон, остановивший время. Болото же колыхнулось в поисках пути и сознанием Хозяина выбрало дорогу поиска, на которой пригодился я, потому что умею искать и забирать жизни.
Такая в общих чертах история, и что-то мне подсказывает, что если я и ошибся, то лишь в малозначимых деталях.
Почему я постоянно вставляю такие разные слова: бездна, мерцающие огни, неопределенность и даже болото? Ведь оно не похоже ни на одну виденную топь, трясину, вязь, мшаник, багнюку, как ты его ни назови. Просто затягивает не хуже, да и огни над поверхностью… Словом, есть что-то общее. Посему болото.
Как описать то, что описать невозможно?
У него нет формы и понимаемого размера.
Как оно выглядит? Я парил над ним и в нем столетия, но не знаю, что сказать.
Странно, правда?
Если долго вглядываться, можно сойти с ума. Если долго размышлять об этом – тоже. Я, мы все рехнулись бы бесповоротно, но проклятый мизерикорд в черепе, в том, что когда-то было черепом, выключает нас каждый миг. Мы не успеваем лишиться ума.
Все видели свет.
Когда горит костер, когда солнце поднимается над восточным горизонтом, когда щелкает выключатель самосветящейся свечи в стеклянном колпаке. У света всегда есть источник, он разгоняет тьму. Когда есть свет, темнота прячется в облике теней. Темнота – это очевидное отсутствие света.
Теперь представьте бесконечный источник тьмы. Он светит тьмой, излучает ее, и страшно подумать, как выглядит тень, когда на пути излучения тьмы оказывается препятствие.
И вновь – смешно.
Ведь тень – это я.
Наверное, одна из возможных теней тьмы.
Но, позвольте, есть возражение. Тьма – это ничто. И это возражение по сути. Бездна и есть ничто. Идеальное несуществование. Без формы, без размера, без мысли. Оно умеет только идти к цели, сметая все на своем пути, потому как что сумеет остановить тьму, которая знает только цель? Наверное, лишь сила, способная одним махом потушить столько звезд, что хватит на добрую треть небосвода. Или зажечь.
Но кто обладает схожей мощью? Вопрос без ответа.
Кстати, конечная цель бездны мне неизвестна. Наверное, воссоединение? Если мы видим один осколок тьмы, есть и другие?
Что случится, когда оно найдет все части?
И это слишком тревожная мысль. Ведь достижение такой цели навсегда запрет меня в темнице страшнее любых тюрем навечно. А настоящая вечность, бессмертие в мерцающей неопределенности с кинжалом в мозгу – это слишком даже для такого бывалого сукина сына, как я. Те, кто боится смерти, просто не знают, что есть судьба, по сравнению с которой смерть – не жуткая старуха с косой, а ласковая мать, утешающая любое страдание.
Такой бывалый сукин сын, как я…
Кто я?
В этот момент привычно ожидаю кинжал в голове, который погасит сознание и вновь зажжет. И вот он, старый знакомый. Боль. Кажется, такую боль называют адской. Но сознание, так долго остававшееся в строю, строй более не покидает.
Надолго ли? Я почти дома, у ног Хозяина. И туда стремятся самонадеянные люди, несущие частицу мерцающей неопределенности. Чтобы что? Это мы скоро выясним, недолго осталось. А ждать меня выучили очень хорошо, ждать я умею.
Я.
Кто я?
Не помню. Но ведь меня создали заново, чтобы искать и находить, а значит, я найду и себя. Пока же я лишь длань Хозяина. Тень Тьмы.
Антиквар
– Какого лешего? – спросил Быхов, пялясь в небо.
Чекист прижимался к стене дома, как и все его товарищи, а говорил шепотом. И первое, и второе – чтобы не привлекать внимания. Мало ли что.
Небо осталось немо, не дав никаких пояснений. Зато со всем недовольством откликнулся майор:
– Что опять не так, Слава?
– Где спутники? Давно смотрю, видимость отличная. Должны летать и моргать, маленькие такие звездочки. Ну спутники, может, слышал?
– Дались тебе, блин, звездочки! – проворчал Бецкий. – Тут целый город черт знает что, а тебе – спутники!
– Здесь не может быть никаких искусственных небесных тел, – голос художника, который расщедрился на пояснения, едва пересекал границу слышимости. – Время замерло, над нами небо пятнадцатого века. Толковый астроном мог бы сказать пару слов насчет звездного параллакса, но я в этом не сильно понимаю.
Город встретил друзей неприветливо.
Пока не враждебно, но и без всякого намека на гостеприимство. Солнце закатилось за горизонт с неправдоподобной быстротой, словно не умеренный пояс вокруг, а экватор. Или так показалось? Это очень даже запросто, если учесть, какой жуткий мандраж охватил отряд при вступлении под сень готических крыш и готических стен. Все, кому доводилось испытывать настоящий страх, знают, как это пренеприятное чувство умеет фокусничать с ощущением времени.