Опасные земли

Улицы и постройки выглядели покинутыми, забытыми, осиротевшими. Но не пять столетий назад, а, дай Бог, месяц. Или два. А может, неделю.

В отличие от траченного годами пригорода и как-никак пообносившейся колонны немецкой техники, Сен-Клер выглядел не новеньким, нет. Но на дверной кованине не красовалась матерая ржавчина, не было проваленных кровель, растрескавшегося стекла, а кое-где облупленная штукатурка смотрелась испорченной от обычного бытового небрежения, а не от бессчетных веков. Вот поленился добрый бюргер вовремя подновить фасад – не до того ему было, штукатурка и обвалилась.

Что-то Понтекорво говорил в обычной для него манере. Мол, чем ближе к сердцу Тьмы, тем сильнее останавливается время, но его бормотание и в обычных-то условиях Ровный иногда понимал через слово, а уж теперь…

Теперь он усилием воли заставлял зубы не лязгать, всякий раз чувствуя, что желудок проваливается к пяткам, когда приходилось проскакивать мимо черных провалов растворенных дверей или узких переулков. Тем более теперь, когда из мира ушло Солнце. Кажется, навсегда. Словом, организм антиквара был переполнен кортизолом.

Больше всего пугали не узкие улицы, хотя они пугали тоже – не дай Бог застрять в такой тесноте, когда от дома до дома хорошо если три метра. Не темнота, а ведь хоть глаз коли, а фонарями художник пользоваться запретил. И даже неизвестность пугала в общем контексте умеренно. Правда, Кириллу за счастье было бы встретить, наконец, врага лицом к лицу, любого врага, кем и чем бы он ни был – в него можно выстрелить, ударить прикладом, на худой конец – лягнуть ботинком. Но палить было не в кого. Не разрядить запас стрессовых гормонов.

Да только гормоны сифонили из желез вовсе не из-за этого. Антиквар чувствовал, что громада пустынного города выпивает из него душу. Слова товарищей доходили до него как через мощный фильтр, он с трудом понимал, где и зачем находится, куда идет. Что-то важное, что-то делающее человека человеком норовило выскользнуть из клетки антикваровой головы, и тогда… Что будет тогда, он не мог и подумать. Впрочем, и думать выходило с большим трудом. Лишь стиснутые челюсти, тяжесть оружия и шаги по пустой теснине между чужих по обличию и сути домов.

Только могучим напряжением он раз за разом умудрялся возвращать это важное назад, но надолго ли его хватит, Ровный не знал.

Остальной отряд ощущал себя не лучше. Опытные, побывавшие в переделках инквизиторы, судя по всему, держались бодрее: Быхов, тот даже звезды успевал рассматривать. Один Понтекорво выглядел не напуганным, а всего лишь настороженным. Ну да дед на поверку оказался крепкий, как многожильный кабель.

Гроза так и не пришла.

Жирная дневная жара, общая тягость, разлитая в воздухе, обещали едва не бурю, ночь доказала, что обещания были ложными. Правда, духота и не подумала пропадать, теперь густо мешаясь с затхлыми запахами брошенного жилья. Пусть и недавно брошенного, но совершенно точно – навсегда. Отвратительный коктейль.

Товарищи крались вперед, к цели, известной одному художнику. Тот не поделился особенностями местной топографии, а его никто и не расспросил. В самом деле, зачем? Что бы он сказал в ответ людям, которые никогда не бывали в настоящем, недавно еще живом городе родом из глубокой старины? Ландшафт настолько выбивался из всего жизненного опыта, что обычное на незнакомой местности: прямо по проспекту, третий перекресток направо и дальше до бульвара – в данном случае совершенно не работало и не сработало бы. Поэтому все шли за стариком в колонну по одному, избавив его от ненужных пояснений.

«Это вам не по Неаполю прогуливаться вместе с гидом», – пронеслось в мозгу Ровного, не оставив, впрочем, никакого следа.

Ненужных пояснений касательно маршрута Понтекорво давать не приходилось, зато перед каждым переулком Бецкий ворчал:

– Быхов, почему ты не догадался взять ночники?

– Ты умный, вот сам бы и догадался, – также типично отвечал капитан.

– Ну, твою мать, теперь как у негра под мышкой…

Так они и шли: впереди художник, за ним – Ровный, а позади – чекисты. Украдкой, прижимаясь к домам, туда, куда не доставал свет луны, и мимо открытых ворот или провалов боковых улиц – стремительной перебежкой. Правда, антиквар сомневался, что тень и вообще – все эти тактикульные предосторожности, укроют их от глаз нынешних хозяев города. Жила в нем и смутная надежда, что все это не более чем дурацкий, почти ребяческий променад по ночной заброшенке, где в конце, после литров истраченного впустую адреналина, их ждут пустота и разочарование. Мол, и чего таскались, обычные старые развалины.

Вот только против всех законов природы их окружали вовсе не развалины. А на небе не было спутников. И вели в город минимум три следа. То есть он не мог быть совершенно пуст. О характере теперешнего населения все присутствующие были осведомлены на личном опыте. Но, может, все-таки пронесет? Это же ненормально, а значит, просто не может происходить в реальности.

– Стойте! – художник поднял руку, едва отряд миновал очередной перекресток.

– Что? – прошипел над плечом Ровного капитан.