Опасные земли

Тяжкий разговор начался под шум милитарной суеты. Лязгали латы, топотали сапоги, Анри Анок в затейливых выражениях распекал пажа за непорядок с тетивой. Чуя неспокойный дух, разволновались кони, которых пришлось утихомиривать. Ржание, фырканье, мятежный перестук копыт и грозный голос:

– А ну, нишкни, ухо откушу, тварь волосатая!

Постепенно все стихло. Люди разошлись по вахтам, свободные от караулов дрыхли, сотрясая конюшенные своды храпом, тихо переговаривались, кто-то сел поснедать, а перед дверьми штабного денника запел оселок, гулявший по лезвию вверх-вниз. Надо думать, паж Жано озаботился боеготовностью господского снаряжения. Филипп же все говорил и говорил, сопровождаемый аккомпанементом храпа, чавканья и назойливого вжик-вжик камня о сталь. И витал в воздухе запах трудового пота, сена и конских какашек.

Жерар, спешите видеть, сидел, привалившись к стенке денника, а на коленях его возлежал седельный ранец, а на нем – бумага, где он возил пером, то и дело обмакивая его в походную чернильницу, – на полу у правого колена.

– Вот такие дела, господа рыцари, – закончил наконец де Лален, обведя друзей взглядом.

– Дела дерьмовые, это раз, – Уго сделался мрачен, а пальцы его в стальной перчатке нервически барабанили по шлему, который покоился между коленей. – Ты сам вообще веришь во всю эту ахинею? Это два. Жерар, ты что там пишешь всю дорогу, все никак не было случая спросить! Скрипучее твое перо бесит уже который день!

– Приключения наши записываю для памяти, а то расскажешь потом – никто не поверит, – ответил де Сульмон.

– А писанине, надо думать, враз поверят?

– Хоть сам не забуду, а поверят-нет – дело десятое.

– И не лень тебе!

– Среди моих многочисленных недостатков…

– Среди твоих многочисленных недостатков, юный де Сульмон, достоинств в упор не разглядеть!

– Перестаньте, Богом прошу! – Филипп воздел латную длань. – Дражайший сир де Ламье, оставьте в покое нашего молодого друга Жерара, короче говоря, Уго, отковыряйся от юноши! Жерар, а ты не отвечай на каждую шпильку – их у немца полон кошель, готов угощать неделями напролет! Прекратите! Нешто неясно, что нам должно быстро сообразить какой-то план, где большинство остается в живых! А не собачиться, как малолетним пажам на задах папочкиного замка! Господи!

Бургундец, не выдержав, в сильнейшей досаде всплеснул руками. И было с чего досадовать. Человек, выдержке и здравому рассуждению коего рыцарь привык доверять сызмальства, был напуган. Напуган и растерян и явно не знал, что делать, а посему начал делать глупости. Например, тиранить Жерара, растрачивая время на пустяк, только бы не нырять с головой в навалившиеся и все более гнусные проблемы.

Уго боялся, кажется, первый раз в жизни на памяти Филиппа.

И Сульмон хорош. Нет бы поддержать старших товарищей – возится с дурацкой своей писаниной!

Де Лален хотел было подумать дурное и про себя самого – ради сохранения справедливости, но не успел. Раскашлялся самым мучительным образом. Кашель рвал глотку до тех пор, пока потревоженную грудь не сдавило огненным обручем.

– Ну? – он, наконец, смог обвести собрание покрасневшими глазами. – Я тут сдохну у вас, а вы, эх…

Оселок замолк, за дверью на пол упало что-то тяжелое, а в денник сунулась перепуганная физиономия пажа Жано. Филипп скривился, как суббота на пятницу, и нервным манием руки слугу услал прочь, мол, сгинь, не до тебя теперь.

– Все идет к тому, что кто-то обязательно сдохнет, – со свойственным ему оптимизмом заявил Уго. – И чем раньше, тем лучше. Я давно предлагал собрать отряд в кулак и пустить кровь, а коли не поможет, так и красного петуха, как в старое доброе время. Setzt auf’s Klosterdach den roten Hahn![62]

Мать твою! Мы не дипломаты, не бухгалтеры и не шпионы. Мы – войско, а у войска два нормальных состояния. Оно или принимает капитуляцию, или принуждает к ней силой. Силой, сир!

– А если мы не сумеем? – Жерар поднял глаза над бумагами, где, не прекращая, возил пером.

– Не сумеем?

– Например, сил не хватит или времени. Всякое бывает.

– Тогда, юноша, – обреченный вздох вырвался из легких тевтонца, – как я и говорил, кто-то обязательно сдохнет. Филипп! Ты так и не соизволил ответить.

– А?!

– Ты сам веришь во всю эту шотландскую побасенку?

Де Лален, собравшись просветить насчет своего отношения к рассказанному, запнулся на «побасенке», так как не понял, что по этому поводу думает старший товарищ.

– Побасенка? Ну знаешь, Уго, я бы не стал вот так отзываться о последних словах рыцаря! Если ты о том, что он должен был загребать жар для его Величества короля – верю легко. Что все прибившиеся попутчики – мутные личности, каких поискать, – тоже. Это где такое видано, чтобы в одном месте два непонятных испанца из ордена, о котором вообще никто не слышал, французский поверенный из Шотландии, да еще жирный кабатчик-итальянец – и все это в составе партии герцогского аудита! Каково!

– Это понятно. Я о второй части побасенки – о чертовщине всей этой. В нее ты тоже поверил?