Опасные земли

Тысячеликое, тысячемордое коллективное оно, из чьих глаз смотрел кто-то один, пыталось разнести дверь, и, может быть, через некоторое время не выдержали бы никакие засовы. Но вой толпы и грохот грозы вдруг перекрыл звук чистый и звонкий. Горн серебряно призывал жандармов к атаке.

Растворились ворота.

В рассевшееся крыло толпы, которое утратило ту смертельную плотность, ударила кавалерия. Ударила крепко – броней и доспехами, копьями и конскими копытами, валя и разбрасывая тела, по одиночке бессильные перед стальным валом. Бессильные до поры. Ведь их было очень и очень много. А отряд, недавно грозный и неотразимый, на поверку оказался совсем маленьким. Но пока жандармы пробивали настоящую просеку, уводившую всадников из ловушки, что казалась безнадежной.

И никто, в том числе ни одна тварь, не обратила внимания на две пешие фигуры, что вышли через черный ход и направились к храму по проторенной дорожке.

Антиквар

Что-то было не так с голосом, который раздавался под церковными сводами. Как будто гулял он не между стен и стрельчатых нервюр, а между ушей – прямо в голове. В головах людей, которые не могли бы понять ни слова на старом, давно изменившемся языке. Но они понимали, даже Ровный, который мог уверенно сей язык понимать в написанном виде, но никогда не слышал. Даже чекисты, вообще не слишком дружные с заграничными наречиями.

– Ты напрасно вернулся, старый доктор.

Тяжелый бас, низкий и рокочущий, с дефектным грассирующим «р». И шаги. Лязгающая по дереву сталь, не легче голоса.

Наконец латные башмаки выбили это из каменных плит – что бы ни спускалось по лестнице, оно было здесь, рядом, в нескольких десятках метров. Из-за закрученных в спираль ступеней выступила огромная фигура. Не было на ней черной костюмной пары и старомодных штиблет. Потертую шляпу на голове сменил шлем, а все остальное – доспехи.

Но антиквар и чекисты узнали его сразу. Тот жутковатый господин, что едва не превратил Петербург в филиал ада. Тот, что заставил их, вооруженных дробовиками, бежать от парка Лесотехнической академии, а потом – из города и страны. Тот, кого художник Понтекорво упорно именовал Тенью, выделяя голосом заглавную букву «т». Тот, кого старик, похоже, знал, или, по крайней мере, знавал. Тот, кто, без сомнений, в свою очередь, водил знакомство со стариком.

Только всего этого не могло быть. Пережитый опыт кричал Ровному: очнись, может, хуже того, происходит в реальности. И если ты сейчас не примешь ее – сдохнешь.

Предательские представления о должном цеплялись за это самое – должное. Цеплялись накрепко и сами собой.

«Отличная миланская готика! – проносилось через голову Кирилла необязательное. – Причем не просто так, а в германском стиле, аlla tedesca![67] И не конец пятнадцатого века, которого в любом приличном музее увидишь, а середина столетия, край – годы шестидесятые, редкость!»

Спасительные, но такие губительные по причине крайней неадекватности мысли, проведя антиквара профессиональными тропами, вернули с аукционных небес на бургундскую землю. Потому что контекст прочитанной книги, пропавшего города Сен-Клер и этих лат, делали еще более невозможным человека внутри самих лат.

Ведь это, это… Это! Этого не может быть! Пятьсот лет!

– Сир Уго де Ламье, – художник церемонно поклонился. – Не буду врать, что рад встрече, но я, мы здесь не за радостью, мы здесь ради одного незаконченного дела.

Уго де Ламье!!!

Дядька Филиппа де Лалена – персонаж истрепанной рукописи, призрак прошлого настолько далекого, что при прочтении он казался всего лишь… тенью. Или Тенью?

Высокий джентльмен, которого Ровный до сих пор не мог, не был в состоянии признать тем, кем он являлся, повернув голову в шлеме, указал на него латной рукавицей.

– Господин антиквар! А вы счастливчик. Стоял за вашей дверью и думал, убить вас или подождать? Оказалось, правильно не убил. Вы настолько любезны, что принесли книгу сами. Я чую рукопись. Да и не пройти в Сен-Клер без нее, место закрыто Хозяином, а она – ключ. Эх, кабы знать заранее, не пришлось бы провести столько дней в вашем интереснейшем городе. Город хороший и люди замечательные. Очень отзывчивые! Остаться подольше очень соблазнительно, но кто мог подумать, что наш доктор окажется таким шустрым и так здорово напугает вас и вас, господа инквизиторы. Что, кстати, он вам наплел? – шлем повернулся к чекистам. – Вы вообще знаете, кто это? Или, как обычно, доктор не посвятил в детали собственной биографии? Как он теперь представляется? А то профессий, званий и имен у него припасено куда как много!

– Ты слишком много болтаешь, Уго, – оборвал излияния художник, которого рыцарь отчего-то называл доктором. – Пора переходить к делу. Где твой хозяин?

– Уго… – фигура в доспехах заметно вздрогнула, даже массивные наплечники подскочили. – Имени у меня нет. А Хозяин есть. Не думаю, что он до вас снизойдет, зачем? Мимо меня вам не пройти, а значит…

Бецкий передернул затвор, взяв дробовик наизготовку. Его движение тут же повторил Быхов.

– Знаешь, что это, мужик?

– Вы думаете управиться этим?