Опасные земли

В шатер сунулся гвардеец:

– Ваша милость! По вашему распоряжению, шамбеллан двора…

– Впустить! – прервал доклад граф и, когда вошел Филипп, приказал: – Садись вон там. Рад, что ты жив, а то уж, признаться, не чаял.

– Спасибо, мессир, – ответил тот, осторожно опускаясь на стул подле Карла.

– Я тебя потревожил по двум причинам. Хотел удостовериться, что ты жив, а то мне все уши прожужжали, как молодого де Лалена угомонили из арбалета, закололи алебардой, разорвали пушечным ядром, затоптали слонами… Во-вторых, не могу видеть рожи моих дорогих союзников, люди же достойные сильно вымотались. Не бросишь меня одного, наедине со сворой просителей? Впрочем, если ты еще не…

– Как можно! Я готов служить вам! – Филипп попытался вскочить, но граф поднял руку.

– Сиди, сиди! А вот и свора…

В шатре появился с докладом мэтр артиллерии, обрадовавший трофеями из всех семи французских пушек, потом один за другим два жандармских кондуктора, сообщивших об удручающем количестве дезертиров, заметно опередивших в численности честные трупы. Войсковой казначей просил выплатить жалование английским наемникам. И так далее.

В сторону Филиппа косились, но видели лишь темный силуэт и ноги в ботфортах, которые выхватывал из мрака свет свечи.

– Вот так! Твое здоровье! – Карл угостился вином. – Причастишься? Ну и славно! Как тебе показалась война?

Филипп промочил губы в сладком анжу, гадая, что будет с его головой после доброго глотка.

– Ценный опыт, мессир, ведь я на войне первый раз.

– Я тоже. Я тоже потерял девственность лишь сегодня, дорогой де Лален! Не очень похоже на турнир, а?

– Технически вроде бы все то же. Но ощущения непередаваемые. Пушки, опять же… и арбалетчики здорово раздражают, – ответил Филипп и опустил глаза на льняной бинт, стягивавший его торс.

Граф перехватил взгляд, рассмеялся и потер забинтованное горло.

– Проклятье! Точно подмечено! Раздражают! Никуда не деться от неприятного факта, что здесь собрались убивать, а, Филипп?

– Именно так, мессир. А еще гложет мысль, что мессир герцог здорово разозлится, узнав о походе, сражении и вообще, ведь у него с королем мир…

– К черту мир! – наследник хватил кубком по столу, но закашлялся, расплескал вино и заговорил тише. – Филипп, батюшка не разозлится, он будет в ярости. Он уже в ярости! Молнии досюда пока не достают, но достанут, будь уверен. Но мы победили, юга подпирает Бурбон, с севера – герцог Беррийский, у Валуа нет выхода, придется ему договариваться. И на этот раз – со мной, а я далеко не мой батюшка! Выпьем.

Он наполнил бокалы и тут же одолел не менее половины своего.

– Герцог одряхлел. Он больше не трахает шлюх, не пьет вина и не убивает оленей. В древности вожди бросались на меч, лишь бы не дожить до такой старости. Нынче времена попроще. А я еще молод, я люблю женщин и люблю кровь, что почти одно и то же. Отец скоро умрет, герцогство достанется мне, и я не желаю прятаться за тень славы покойника. Слишком много вокруг желающих впиться в глотку! Кровь, Филипп! Вот что дает жизнь, а значит, и власть! Ты уже взял свою первую кровь?

– Еще под Парижем, мессир. Когда мы штурмовали предместья.

– И как, понравилось?

– Убивать? – переспросил де Лален.

– Проклятье! Нет, дергать себя за хрен! Конечно, убивать!

– Не могу знать, мессир, – Филипп пожал плечами и скривился – растревоженные ребра покарали за неосторожное движение. – В бою не обращаешь внимания на такие мелочи, как чувства, – некогда, вы понимаете.

Граф кивнул, мол, как не понять.

– Я даже не могу сказать, запомнил ли я моего первого…

– Первое тело на своем клинке, – закончил за него Карл и снова кивнул. – А я запомнил. Мне было двадцать восемь лет. На дороге из Ипра в Гент… ты представляешь, мой добрый Филипп, на нас напали разбойники! Мерзавцы в самом сердце страны! Нас было пятеро. Два молодых шалопая и трое лучников двора. Мы задали им трепку, ну и я отличился. Проткнул одному шею. Когда разбойники сбежали, а мы вернулись на дорогу, там лежал этот… не спросил имени. Клинок прошел как-то криво; парень, совсем еще мальчишка, никак не мог умереть, задыхался, бил ногами, хрипел, а перед тем, как истечь кровью, обгадился. Наложил с выплеском. Такая, доложу тебе, вонь! Мы стояли, нюхали этот смрад, а я все никак не мог добить его, хотя хотел, да и надо было. И не добил. До сих пор помню: кровь из горла и дерьмо из чулок. И даже наши бравые лучники! Не смогли! Не добили! Ты можешь себе представить: герцогские гвардейцы тоже видели смерть первый раз! Слишком долгий мир, Филипп, люди отвыкли убивать. Слишком долгий мир.

Наследник прикончил вино и вновь налил. Рука его дрожала, и красный сок, черно-багровый в полумраке, выплескивался на столешницу, на роскошный бархатный упелянд, пятная горностаевый подбой темными потеками.

– Так это, наверное, хорошо. Хорошо, когда долгий мир, – сказал Филипп и сделал вид, что пьет.