Опасные земли

– Спешиться! Всем спешиться! – поплыл, полетел над строем приказ.

Равенштайн был слишком опытен, чтобы лезть в тесноту верхами, что разумно.

Филипп отрепетовал команду и полез с коня, сбросив узду, которую тут же подхватил паж. Он пристроил щит на левое плечо, а в руках уже порхал меч.

– Строимся! – крикнул он, взмахнув клинком. – Строимся и вперед!

Ему предстояло войти в это дымное марево, в этот жирный, жаркий воздух, вонявший гарью, где его ждали французы, и Бог знает сколько их там!

Знамя качнулось еще раз, и трубы пропели атаку.

Две вереницы латников мерно шагали к деревне. Впереди – Люксембург, позади – Равенштайн. Жандармов прикрывали щитоносцы с ростовыми павезами, а лучники через головы раз за разом слали свои гостинцы на дымные улицы, и было не разобрать, находят ли стрелы и арбалетные болты хоть кого-то.

Из деревни неслись ответные выстрелы.

Тяжкая сила стеганула по саладу Филиппа, будто молотком ударили.

«Арбалет! – пронеслось в голове. – Хорошо, что вскользь!»

И он почел за лучшее захлопнуть забрало.

Створ улицы приближался. Два плетня по бокам, за ними добротные белые мазанки в реечной оплетке, и болтается на заборе одинокий горшок. Этот горшок отчего-то запомнился Филиппу какой-то своей несуразностью. В самом деле, что делает эта посуда на войне?

Движение в дыму.

Навстречу шла шеренга синих щитов, за которыми виднелись шлемы, секиры и вужи, похожие на огромные тесаки на древках. Стрелы с той стороны стали падать почти отвесно – французы повторили маневр бургундцев, отведя лучников в тыл.

Шаг, еще шаг, под сапогами скрипел песок, а в легкие врывался едкий, вонючий воздух, колыхавшийся пустынными миражами при полном безветрии.

Шаг, шаг, шаг, сквозь сталь и подшлемник врывалось бряцание доспехов и глухое дыхание товарищей, распалившихся перед схваткой, которая – вот она, можно рукой потрогать.

А там – злые глаза, острая сталь и оскаленные рты. Там тоже ждут драки, боятся ее и надеются выжить, а как же!

Филипп шел во второй шеренге, позади щитоносца, который поймал на павезу уже семь или восемь стрел. Слева громыхал Уго, а справа – Жерар, который, кажется, с каждым шагом приговаривал:

– Ну! Ну! Ну! – а может, померещилось.

Возле плетней возникла заминка – весь строй по ширине улицы никак не помещался, а лезть вперед фланговые вовсе не хотели, но пришлось – куда деваться?

Били слепые стрелы, де Лален почти прижался к спине лучника со щитом, так что в глаза постоянно лезли его полусогнутые ноги в алых чулках. Две шеренги замерли на долгое мгновение друг перед другом.

И началась!

Она! Веселая и отчаянная драка!

Сперва один вуж из-за французских павез врубился в строй бургундцев, потом секира, а потом уже и не разобрать, потому что с обеих сторон взлетала и падала сотня клинков и древков, перемешавшихся в жуткую кашу. Перестук и перезвон оружия сплелся в единый звуковой монолит, сильно напоминавший грохот океанского прибоя.

А скоро его разбавили крики, когда на землю пролилась первая кровь.

Филипп рубил вместе со всеми, и долгие секунды схватки стали для него родом обыденности, так как не было в мире более ничего, кроме валившегося из поднебесья железа, которое надо было парировать и долбить изо всех сил в ответ. Не самое приятное занятие, но, бывает, живут и в худших условиях.

– К черту щиты! – рявкнул Уго, когда драка перед ним слегка утихла, то есть на них падал не десяток секир разом, а только две-три.

От оттолкнул плечом павезьера и бросился вперед, вздымая меч в смертоносной квинте. Из-за французского щита немедленно показалось жало фальшиона, уязвившего кирасу, на что германец не обратил внимания, а в меч пришелся тяжкий удар вужа. Клинок мгновенно ожил, сбив вражеское оружие в сторону, и обрушился поверх щита страшным боковым ударом. Жандармы по всему фронту выскочили из-под павез, наваливаясь на неприятеля.

Филипп отстал от учителя на полшага, отчаянно завопил:

– Бургундия!!!

Меч врубился в кромку павезы, рыцарь прыгнул вперед и добавил сапогом. И еще раз мечом. А сзади уже бежали, перли и давили его ребята, все как на подбор – добрые жандармы и кутилье.

– Коли! Коли! – орал кто-то рядом, наверное, это надрывался Жерар, уж больно голос похож, но Филипп не был уверен, да и до того ли было?

Лучники оказались крепкими парнями, не дрогнули.

Но в ближнем бою их легкие доспехи заметно уступали кавалерийским латам. Упал один с разрубленным лицом, второй, что метил вужем в рыцарский пах, но промахнулся, отчего потерял голову, третий валяется на земле и визжит, а руки почему-то у живота… И прогнулась пехота, подалась назад под мечами да секирами!

Филипп видел, как за строем врагов побежал один стрелок, а потом и второй – это не англичане, которые будут резаться до последнего человека, хоть в доспехах они, хоть голые! Стрелки поняли, что строй ломается, и давай Бог ноги!

Понял и де Лален безошибочным своим чутьем, что выпестовано на турнирах, что враг уже проиграл, что стоит пока и бьется, но дух уже поломан, и вот она – победа!

Все тоньше и реже шеренги французов!