Опиум интеллектуалов

Экономическая ситуация Японии имеет несколько общих характеристик с Францией: население четырех островов превысило оптимальную возможность так же, как и благосостояние. Шестьдесят миллионов жителей могут кормиться с собственной земли, а импортировать только промышленное сырье. Страна с населением в девяносто миллионов должна выбирать между дорогостоящими инвестициями для увеличения урожая и импортом пятой части потребляемого риса. Франция имеет намного меньше населения и снижение благосостояния, несмотря на повышение рождаемости. В Японии доход на душу населения и уровень жизни намного ниже, чем во Франции (профессор Токийского университета в 1953 году получал 25–30 тысяч йен в месяц, что по обменному курсу в три или четыре раза меньше, чем зарабатывал его коллега во Франции).

Принимая во внимание разницу между Европой и Азией, условия Японии вполне сравнимы с положением Франции в Европе. И здесь и там интеллектуалы не получают вознаграждения, достойного их требований. И здесь и там цеха существующих заводов и фабрик представляют собой скорее кустарные, чем промышленные, предприятия. Оппозиционеры обвиняют владельцев монополий (скорее в Японии, чем во Франции), забывая, что пыль карликовых предприятий является иногда более вредной для производительности, чем концентрация экономической мощи в нескольких руках.

В Японии еще меньше, чем во Франции, известен настоящий капитализм протестантского типа, со свободной конкуренцией, с комплектованием наиболее способного персонала по критериям успешности. Государство приняло значительное участие в индустриализации, доверив или передав его известным корпорациям. Управление передавалось коммунальным службам, но было монополизировано «феодалами». Марксистское разоблачение капиталистов, баронов современной эпохи, в этих странах легко нашло своих сторонников. И хотя японское общество нельзя назвать застойным, экономика страны динамично развивается, но существующие обстоятельства создали там диспропорцию между тем, чего интеллектуалы ждут от нации, и тем, что нация может им предложить. То же самое наблюдается и в современной Франции.

Японская культура представляет высокую художественную ценность. Интеллектуалы пользуются демократическим жаргоном и искренне считают себя приверженными одновременно и либеральным и социалистическим идеям. Может быть, в глубине души они выше всего ставят искусство жизни и красоту. Но на словах видят успехи американского капитализма, эмоционально ненавидя развязность американского стиля и вульгарность массовой культуры. Традиционные ценности принадлежали аристократической морали, сравнимой с моралью эпических поэм средневековой Европы: чувство долга, верность по отношению к вышестоящему лицу, подчиненность страстей морали. Наиболее распространенными темами литературных произведений были столкновения между различными видами долга или между любовью и долгом. Повседневная жизнь упорядочена строгими правилами, подавляющими стихийность и подчиняющими каждого требованиям общественного порядка. Захватчик подкупает простых людей своей непринужденностью и кажущимся равенством в человеческих отношениях, но задевает чувства более утонченных людей. Японская озабоченность придавать каждому мгновению, каждому цветку, каждому кушанью незаменимую красоту противопоставляется американским заботам об эффективности страны. Ощущение, что American way of life (американский образ жизни) с его Readers Digests, развлечениями для всех, шумной рекламой виновен в агрессии против высокой культуры, также довольно распространено среди интеллектуалов как Японии, так и Франции (хотя японцы выражают его менее определенно, чем французы). В обоих случаях заимствования у американских институтов искажают образец: токийские комиксы превышают толщину комиксов из Детройта. В то же время никто не решается ссылаться на культурный аргумент, который сделал бы из него реакционера. Предпочитают все зло приписывать «капитализму».

Здесь, может быть, и есть самая главная причина схожести интеллектуалов Японии и Франции. И те и другие придерживаются системы прогрессистского мышления, они разоблачают феодалов, мечтают о капиталовложениях, об уровне жизни, о рационализации. На самом деле они ненавидят американизм не из-за Маккарти или капиталистов, но потому, что ощущают себя униженными американским могуществом, они чувствуют, что их культурным ценностям угрожают массы, которым они в соответствии с их идеологией должны желать прогресса.