Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

— Вот так, — неопределенно сказал Джакомо Медичи и тончайше улыбнулся.

В сущности, ничего особенного не произошло. Но молчание, нарушаемое лишь чавканьем завершавшего свою трапезу отца Гавацци, оскорбило Гарибальди. Они же, черт возьми, не наемники савойского монарха!

И он обратился к своему любимцу — к Биксио:

— Что же ты молчишь, брат? Что скажешь? Генеральских аксельбантов захотелось?

— Тюрр идет по внутренним горам. Ему виднее… — уклонился от ответа Биксио. Он встал, оттолкнув за собой кресло.

Все знали, что Гарибальди питает особую нежность к этому смелому человеку, несмотря на его жестокость. Враги считали его даже садистом, но он становился мокрым цыпленком, если Гарибальди с ним заговаривал чуть строже обычного. И сейчас была такая минута.

— Что видит Тюрр?

— Тюрр видит, что в горах крестьяне не желают перемен. Они больше доверяют старому синьору и приходскому священнику…

— Молчи, Биксио, не твоего ума дело! — крикнул Гарибальди.

Биксио замолчал, и все молчали. Поддержал Гарибальди только отец Гавацци.

— Врешь, Биксио! Вздор говорит твой Тюрр! Щепотка соли на хлеб дороже мужику всех соленых слез мадонны!

И вдруг тяжелый кулак Гарибальди опустился на стол. Зазвенела посуда. Офицеры, как по команде, повернули головы. Началось!

— Забыл Лагуну?.. — Как мы там карали несчастных по приказу генерала-помещика! Завоеватель! Что же ты с крестьянами, как с заклятыми врагами?

— Генерал…

— Не генерал я! Мы были братья, а не генералы. Забыл, что ты человек!

— Вы же знаете, что английский консул протестовал против бесчинств повстанцев, учиненных в имении покойного адмирала Нельсона. Надо уважать дружбу с англичанами.

— Молчи, Биксио! Знаю, что я сам приказал установить порядок. Но ты превысил все меры. Кого ты расстрелял в Бронте? Честного вожака крестьянского отряда, участника революции сорок восьмого года!

— Плохо, когда свобода слишком уж свободна, — пробормотал Биксио, зачем-то распутывая бинт дрожащей рукой.

— Уйди… — прошептал Гарибальди. И одними губами добавил: — Или я убью тебя…

Биксио вышел, не закрыв за собой дверь. И вслед за ним, будто догоняя его, быстро вышел Гарибальди.

Ночью, сидя в отпряженной коляске, Гарибальди не спал, он писал ответ королю — писал и черкал написанное:

«Сир! Мне грустно, что я не могу исполнить Вашей просьбы, если бы и желал этого. Нынешнее положение Италии не позволяет мне колебаться — народ призывает меня, и я обещал ему незамедлительную поддержку. Я не исполнил бы своего долга и повредил бы итальянскому делу. Италия потребовала бы у меня отчета в моей пассивности, если бы я не внял ее голосу…»

Кучер закладывал охапки овса в торбы коням. Биксио стоял у ствола старого платана, баюкая свою больную руку и вслушиваясь в скрип рессор коляски Гарибальди. Солдат Абба мелькал в темноте поодаль, дожидаясь, когда Гарибальди позовет его подправить слог.

Внизу рокотало Тирренское море.

4. Вести корабль необходимо

Никогда Кавур не писал так много писем. Никогда еще не был так чужд удовольствий, развлечений, любовных утех.

Поле зрения сужено. Взгляд устремлен в одну точку. Карта Сицилии висит в его домашнем кабинете, затянутая зеленой тафтовой шторкой. Страх сделал его прозорливым. Он опережал события, и карта эта была повешена, когда «Пьемонт» и «Ломбардо» в ожидании часа отбытия еще стояли в генуэзском порту.

Он теперь часто менял решения. Противоречивые соображения лишали его сна. Среди ночи он садился за стол, хватал перо и застывал перед чистым листом бумаги, не зная, на что еще решиться. Событиями надо руководить. «Navigare noccsse est!» — вести корабль необходимо, как говорили древние. Никто в Пьемонте не сумеет этого сделать, кроме него. Бурбонский флот, конечно, потопит в море гарибальдийцев. Но можно ли предвидеть, когда благосклонная фортуна изменит этому отчаянному кондотьеру!

Вначале он действительно не верил и не хотел верить успехам экспедиции Гарибальди. Фантастическая затея! Его робкая мечта не шла дальше создания конфедерации Северной Италии под эгидой Пьемонта. Пусть Сицилия остается у Бурбонов. Они не мешают его планам. А Гарибальди — это республика, Мадзини, разгул и торжество черни. Все то, что он ненавидел всю жизнь и всем сердцем. Надобно только по видимости содействовать экспедиции «Тысячи», но мешать ей любыми средствами.

По всей стране вполне легально шел сбор пожертвований в фонд «миллиона ружей». В арсенале Милана уже находилось пятнадцать тысяч хороших ружей и боеприпасы. Генуэзскому комитету надо было срочно доставить их в Геную. Но по негласному распоряжению Кавура волонтерских посланцев у ворот арсенала встретили карабинеры: «Приказано не отдавать ни одного ствола!»