Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Может быть, впервые в жизни Кавур, тонкий и беспринципный политик, не знал, чего ему желать, хотя ясно сознавал, чего следует бояться.

Желать победы Гарибальди? Но удастся ли завладеть ее плодами? Желать поражения? Но это значит пренебречь возможностью присоединить к Пьемонту Сицилию — огромный кусок территории, прекрасный внутренний рынок для промышленности Северной Италии. При всей осторожности, он был слишком игрок. И он писал д’Адзелио: «Единственное средство, чтобы не дать Гарибальди заслонить нас с тобой, — это состязаться с ним в смелости и не оставлять за ним монополию на идею объединения, которая в данный момент производит на народные массы неотразимое впечатление».

На рассвете, не одеваясь, накинув на плечи пунцовый халат, он проходил в сад. Слуги спали. Семья еще в марте переехала в загородную виллу. Свежий воздух, как ключевая вода, ополаскивал лицо. На мраморных скамейках блестела роса. Цвели магнолии. Он неторопливо дошел до конца сада. За невысокой оградой во дворе пропел петух. Из конюшни лошадь ответила ржаньем. Оливы прошелестели листьями на ветру и смолкли. Наступила гулкая тишина.

Безмятежное равнодушие природы всегда ожесточало графа. Он подобрал полы халата и быстрыми шагами направился в дом. Бесцельная прогулка! Надо действовать.

Кавур не сразу писал свои письма. Он диктовал их себе в тиши кабинета. Прежде чем записать слова на бумаге, он беззвучно шептал их, укладывал в уме в необходимые фигуры. И если одна возникшая в уме запятая попадала не на свое место, он зачеркивал мысленно целый абзац. Ему тут же хотелось как бы изорвать все письмо. Он упирался локтями в ручки кресла, усаживался поплотнее и начинал снова с красной строки. Нетронутый лист веленевой бумаги с водяными графскими гербами иногда оставался чистым час-другой. Тем временем послание было готово. Так пишутся стихи. О, его письма не отличались красотами слога, неожиданными метафорами и меткими сравнениями. Они были взвешены и точны, когда ему хотелось этого, и скользки и туманны, когда ему надо было скрыть свою мысль.

Иногда он как бы подстегивал свои решения письмами. Иногда оправдывал ошибки и неудачи, выдавая их за политику дальнего прицела. Он написал своему доверенному лицу в Париже Нигре, еще недавно бывшему только что не мальчиком на посылках, доверительное, хотя и облеченное в официальную форму, письмо.

«Коль скоро министерство и Гарибальди не могут измениться, необходимо приложить усилия к тому, чтобы предотвратить фатальные последствия антагонизма между основными силами страны, что, к сожалению, не в нашей власти. Следует помешать Гарибальди завоевать Неаполь и попытаться завершить аннексию Сицилии как можно быстрее. Если Гарибальди захватит все Неаполитанское королевство, у нас не будет больше возможности помешать ему скомпрометировать нас перед Францией и Европой, мы не сумеем больше ему противостоять. Из этого следует, что самое важное для нас и, я бы сказал, для императора Франции заключается в том, чтобы роковое падение Бурбонов не явилось делом рук Гарибальди. Аннексия Сицилии — это способ нейтрализовать Гарибальди или, по крайней мере, уменьшить его влияние, с тем чтобы оно не носило столь опасного характера».

За строгим слогом скрывалось желание оправдать свою торопливость в совершенных просчетах. А суть дела заключалась в том, что Ла Фарина был послан в Палермо в качестве главы временного правительства, он должен был сменить Франческо Криспи. Популярность Криспи в глазах Кавура казалась опасной, потому что этот сицилиец был ярый приверженец идеи независимости. Какая уж тут аннексия. Можно ожидать лишь провозглашения Сицилийской республики. А Ла Фарина перестарался — прибыл в Палермскую бухту на военном корабле, осененном хотя и трехцветным флагом, но с пьемонтским гербом. Для ясности. Кавуру запомнилось, как в частной беседе высказался по этому поводу русский консул в Турине. Смеясь, привел русскую пословицу: «Заставь дурака богу молиться — он лоб расшибет». Предприятие лопнуло. Диктатор не впустил Ла Фарину в правительство.

Теперь приходится выдавать свое поражение за предусмотрительность и делать вид, что он не имеет никакого отношения к интригам дурака.

От всех этих соображений раскалывается голова. Лечь в постель и не думать.