Опоясан мечом: Повесть о Джузеппе Гарибальди

Как некий водевиль, доигрывается последний акт кровавой драмы. Наступает время интендантов — они разъезжают по Неаполю в роскошных каретах, одни в офицерских мундирах, другие в красных рубахах. «Пьемонтские дворянчики», как называет их Гарибальди, эти пьемонтизаторы пошли в гору: ловкие люди, дельцы, спекулянты безвременья захватывают должности, закупают земли.

В час приема протискивается в кабинет диктатора наглый и глупый банкир. Он вчера из Милана. За небольшую сумму просит осчастливить его вместе с потомством баронским титулом и гербом. Гарибальди энергично, под руку, выпроваживает его на лестницу. Но в тот же день еще одна аудиенция: из Катании приехал и торчит в приемной матерый помещик-овцевод. С ременной плетью на волосатом запястье, он похож на южноамериканского рабовладельца. У него тысячи овец. Он просит выслать к нему вооруженную охрану — «молодцов в красных рубахах». Он настаивает на том, что усмирять его бунтующих пастухов должны непременно красные рубахи. Так будет надежнее. В глуши его латифундии скрывается бежавшая из Неаполя вся семья: перепуганная насмерть матрона и шесть девочек деликатного возраста.

Гарибальди глядит, слушает — и не понимает.

— У вашей супруги бессонница? Я вас правильно понял? Вы хотите, чтобы я командировал волонтеров? Живых вам?.. Или мертвых?..

Но помещик не шутит, нерушимость частной собственности он подтверждает евангельскими справками: «… не пожелай ни вола его, ни осла его…» Он становится даже агрессивен, лицо искажается злобой, когда он проклинает жестокий бунт черни:

— Не видите кровь, какую льете на землю!

— Что сделали пастухи? — спрашивает диктатор.

— Зарезали дюжину овец!

— А вас не тронули? И девочек деликатного возраста?..

— Нет, не тронули. Но ваша религия свободы — дьявольская ересь! Вы тот же Мадзини, только ряженый! Апостол зла! — Мохнатые гусеницы жирных пальцев шевелятся на груди.

— Проваливай, стервячий старик! — в гневе сжимает кулаки Гарибальди. — Ты и меня не прочь нанять в каратели? Беги, феодал! А не то я заставлю тебя прочитать справа налево два евангелия! От Матфея и Луки…

Адъютанты выводят помещика.

Да, не так все это просто. Третий день идет всеобщая подача голосов под пристальным контролем пьемонтских войск. Виктор Эммануил провозглашается королем Италии. И овцевод приехал отдать свой голос — за себя и за пастухов. Он выборщик, его не прогонишь. Он долго злобствует за дверью:

— Убирайся, Гарибальди! Убирайся, Гарибальди!..

Под вечер Гарибальди в коляске, запряженной маленькими лошадками, едет разогнать тоску к хорошему другу. На каменистом утесе в вилле над морем живет Александр Дюма. Он примчался из Марселя на собственной яхте и выпускает газету крайнего направления. Он сумасброд, вечно рисуется и позирует, но искренне увлекается своей ролью. И он предан Гарибальди. Когда Гарибальди с бурей в душе навещает его, ребячливый и шумный писатель каким-то непонятным образом разгоняет тучи.

Триумфальные арки расставлены вдоль всей Толедской улицы. Неаполь живет от праздника к празднику — сейчас все ждут короля. Неаполитанцы с добродушной насмешливостью направляются к избирательным урнам. Гипсовые статуи Победы пламенеют на закате. Гарибальди видит, как бездомные лаццарони вползают на ночь в холщовые пьедесталы, раскрашенные под мрамор.

— Вот слушайте, что я тут накропал! — Голос Дюма молод и свеж.

В саду на столике, за которым в тени олив работает писатель, появляется бутыль с любимым дешевым чентерби, и Дюма, довольный неожиданным визитом Гарибальди, пересказывает ему будущий фельетон о ловких пьемонтизаторах. Играя словами, он как бы полощет рот: купить — продать — набить карман — нажиться — разбогатеть… Никогда не подозревал, сколько слов вокруг дуката. Вот еще: профит — доход — дивиденд! «Доход укладывает в постель сделку» — неплохо? Ха-ха. Или так: «С расчетом они сочетают отвагу», — выпаливает он наконец готовую фразу.

Она ему нравится, он быстро записывает ее на клочке бумаги и в то же время искоса поглядывает на любимого героя. Он уже выпросил у него право на запись всех его мемуаров, но сейчас ему хочется растормошить этого человека. Видно, что тот не в духе: голова опущена на грудь, густые брови нахмурены.

— Скоты. Вот еще слово, — произносит Гарибальди.

И он коротко рассказывает о визите стервячьего старика и о его Нагорной проповеди.

— Но это же готовый фельетон! Мой — ни к черту! Спасибо, Пепе! Я напишу сегодня ночью. Выпьем же!