Ты гений. И личная тебе благодарность — personal gratia, и ты — persona non grata — Счастливчик Пер («Каждый шаг — вовремя остановленное падение»).
Пара: Лейбниц — Кельт. Жизнь /developments/ — пружина. Смерть /envelopments/ — конверт.
Пара: Ной — Я /хуев ковчег/. Паранойя. Водка и кофе. Номинативные мысли, лишённые развития — «сушняк».
Пара: текст. Дальнейшее можно просто перелистнуть. Прощаюсь на десять минут и продолжаю писать, проваливаясь между разворачиванием и свёртыванием (см. два абзаца выше). Жадно, впопыхах — весьма приблизительные наречия. Самое главное в создании/проекции текста — нейтрализовать фильтр. Это практически невозможно.
Фильтр снят. Язык издевается, измывается надо мной. Мне ещё жутко везёт, что я не полиглот /то ли троглодит, то ли вафлёр/ — я бы запутался, зашился. Из меня бы полезли однокоренные цепочки, типа «война» — «колокольчик» — «прекрасная» и прочие децибелы. Я бы обозвал Дон Жуана милитаристом /mille a tre/ за те две лишних ночи, которых лишила нас Шехерезада. Меня заносит. Я не могу не врать. Мой текст всегда есть ложь. Если я напишу, что ни разу в жизни не употреблял слово «трактат», я, конечно, совру, ибо слово «трактат» я уже употребил два раза. Я достоин своего Языка, каждый человек достоин своего Языка, каждый народ. Для ленивого русского человека даже слова «лодырь» и «бездельник» пришлось выдумывать. Или это маскировка?
Не могу больше. Стоп!!! Двадцать граммов одеколона — любой выход. Экзит. Изгиб. Эксгиб. Тппру!!! Или тпрру? Короче, стоять!!!
Мне не удалось родиться там, где я сейчас здесь. Иначе всё было бы иначе. Опять эта экстремальная инаковость. Я не могу любить Невский или Арбат. Я здесь. И мне надоело всю жизнь подавать надежды (поддавать? продавать!). Я слишком много видел, как спиваются красивые и умные люди, он виновен здесь не алкоголь, а полное отсутствие у них наглости, которую принято называть волей. Я так живу и так пишу. В хайямовских рубаях более тысячи раз употребляется слово «вино», но это не помешало Омару прожить восемьдесят три года в добром здравии. Так что не надо мне ставить в пример трезвенника Гёте. Просто есть люди с чистой биографией, но подпорченной Жизнью, а есть мы, пограничники, — с чистой Жизнью, но вконец испорченной биографией. Да и что мне все эти великие? Пушкина не мучили муки творчества, а обилие черновиков говорит только о его плохой памяти, ибо все варианты, которые путные поэты прокручивают в голове, ему приходилось заносить на бумагу. А Набоков? Он мнил себя великим поэтом, но чтобы хоть кто-нибудь прочитал его посредственные стихи, ваял великолепную прозу.
Исповедь. Признание. При—Знание. У меня никогда не было настоящего знания. Я знал только то, что пишу, о чём — другое дело.
Табу. Кому стать непререкаемым, чтобы остановить непрерывный поток книг, слов, знаков, бездарно эксплуатируемых кондовыми переростками. Всё превратить в супер, сюр, транс, пост или фото, примитив, фолк, реал? Зачем? Сколько их, куда их гонят? Или создавать тексты вопроса со знаками отрицания? Циничнейшие или достоверные, веские? Сменить тунику на сутану?
Не по мне не помню, но по Нему я никогда не грустил, и если Он простил, пусть не просит того же от моих уст. Выверяя — не мерить, умирая — мирить.
Бегство в логос. Отголоски Единого мощного гипертекста. Знак-майя, как настырный сперматозоид, блефует и выигрывает независимо от меня. Аффект фольклора, и — агония постмодернизма: дунь, плюнь, попроси прощения. Техника текста, атекстуальные позы, фригидность мысли, фаллография взгляда — тезаурус внезнакового бытия. Подарок аквавиты требует тщательного лечения деконструктивизмом. Король есть вещь.… Ну, Гамлет, где Полоний?
5
Taedeum vitae
В горящем доме не меняют занавесок
1