Opus marginum

Вспомнив о ней, Чезаре невольно вспомнил и Глеба — тому от природы досталась материнская красота. Однажды за Глебом пришли трое в форме — Борис на суде не был, но Катарина грустно смотрела на сына и бормотала только: «Три года, три года». Возвратившись, брат совсем перестал бывать дома — три раза возвращался в тюрьму, два раза женился. Когда Борис покидал Европу, тот опять сидел за какое-то грязное дело, связанное с убийством. Что ж, «Jedem des Seine»…

«В мире — критическая масса агрессии. И большую её часть генерируют подростки. Школа, семья, общество, церковь, беря на себя функции резистора или выпрямителя, только замыкают цепь — пятнадцатилетнюю аккумуляцию обуздать невозможно. Агрессивен каждый первый, но только каждый десятый способен на кинетический выброс. Они не виноваты — в них другие схемы. И перепрошивка тщетна — ведь всё монтируется не человеком. Но сбой в схеме поддаётся диагностике. Найти ошибку и уничтожить её — дело техники, но только при условии утилизации всего прибора. Я готов к диагностике, но готов ли ты, мир, к своему спасению?» Антон Кайндл. «Антиспарта».

«Ты простишь меня за убийство отца?» — глаза Бледы были бесцветны и безразличны. Чезаре тоже было всё равно, кто кого родил и кто кого убил. Жизнь отняла у него только Кайндла, и его задача — проверить правильность хранящихся в коричневых тетрадях психоматематических параметров души и формул, определяющих рефлекс агрессии…

Насколько гениальный, настолько же и тщетный труд великого мозга лежал сейчас перед ним в левой стопке. А посередине…

Не дождавшись ответа, немецкий турист Бледа Баумкёттер пешком отправился на вокзал и бросился под проходящий поезд. Тело забрал его сын, сеньор Чезаре Бурже и, как положено, похоронил его на окраинном католическом кладбище…

«Чёрта с два я его похоронил», — пепельница проглотила последнюю сигарету. Забрав тело юридического отца, он взял в музее два дня за свой счёт и заперся в квартире-лаборатории (всю техническую работу Чезаре всегда делал дома). Хорошо сохранившийся экземплярчик — только разбитый нос и несколько капелек крови на простыне…

Выкопав патефонную коробку, Борис кое-как вскрыл её. В ней небольшой стопочкой лежали аккуратно пронумерованные белые тетрадки — труд всей жизни Гейнца Баумкёттера, не уничтоженный даже под страхом Нюрнберга. Три года до окончания колледжа Борис буквально бредил записями деда, фотографиями, схемами, формулами. За первые два года учёбы на медицинском, студент Баумкёттер ворвался в тихий мир патологоанатомов. Его работы печатали в самых солидных журналах, ему разрешали работать в самых элитных клиниках. Казалось, он вообще не спал, что-то препарируя и смешивая в отдельной комнатке общежития в самом центре города, выезжая на места убийства и в морги в любое время суток — лишь бы не опоздать к свежему трупу…

Но внезапно всё прекратилось — он был отчислен из университета и попал в «чёрные списки» по всей Европе…