На столе зажужжал зуммер. Ну наконец-то Чезаре дождался своего земляка. Он нажал кнопку автоматического открывания двери и, откашлявшись, произнёс: «Второй этаж, чёрная дверь». Через минуту в кабинет ввалился мужчина лет пятидесяти в коричневых брюках, белом свитере и жёлтом пиджаке. Он протянул покорёженную левую руку (правая вообще бессильно свисала вдоль тела) → максимально отрицательный заряд по шкале Кайндла. «Меня зовут Валентино…» — гость помолчал, а потом, достав сигарету, бросив пачку на стол и бесцеремонно вонзившись в кресло, начал тараторить. «Ваша матушка, Катарина Баумкёттер, умерла с год тому назад, не оставив никакого завещания», — Валентино перевёл взгляд на собеседника, ожидая его реакцию. Ноль. «Папашка ваш так и не нашёлся, наверное, сгинул где-нибудь вслед за дядей», — он сидел нога на ногу, зажав бесфильтровый «Camel» в грязной клешне. «Сегодня или никогда», — мгновенно решил Чезаре в пользу первого. Хорошо, что он вспомнил про «папашку». Тогда Чезаре похоронил муляж, куклу, легко получив разрешение и на вскрытие, и на похороны в закрытом гробу. Настоящий, препарированный Бледа, вернее, его чучело находилось рядом, в потайной комнате. «Подождите минутку, мне необходимо выйти», — не дожидаясь ответа, Чезаре зашёл за огромную витрину с медведицей и нырнул в низкую дверцу. Бледа стоял в стеклянном параллелепипеде при свете одной небольшой лампочки. «Неплохой экземплярчик — дед бы гордился мной». Он быстро взял со стола бутылку «Наполеона» и опять шагнул в кабинет. «Не откажетесь?» — Чезаре не сомневался — напротив него сидел закоренелый алкоголик. Он наполнил целый стакан и пустил его вдоль длинного стола — клешня вцепилась, дёрнулся кадык. «Да, совсем забыл, вскрыли завещание вашего деда — подошёл срок. Вам достаётся половина его золотого клада, зарытого в углу двора. Но только там его не нашли. Зато нашли маленькую детскую лопатку…» — он многозначительно посмотрел на Чезаре и залпом опустошил стакан. Его глаза налились кровью, он достал пистолет. «Золото отдай!!!» Бурже с первых минут узнал Глеба, но сейчас он уже ничего не боялся. «Отдам, отдам, успокойся!» — убаюкивал он бешеного посетителя, наблюдая, как мутнеют и закрываются его глаза — «коньяк» начал действовать…
Бориса списали из университета втихую с простой формулировкой «за академическую неуспеваемость» (как перевёл доктор Гейзерих матери — «за кражу трупов из морга и опыты по чучелированию человека»). Дед хотя бы пять лет отработал спокойно. Именно поэтому белая стопка выше жёлтой…
«Человечество — самоуничтожающаяся субстанция. Всё равно десять процентов его уничтожаются теми, кто сам достоин уничтожения. Делайте всё наоборот и живите счастливо. Возведите трусость в закон — и вы обретёте норму. Я имею в виду рациональную трусость…» Антон Кайндл. «Антиспарта».
Валентино уже безмятежно спал и проснуться ему было не суждено — Чезаре Бурже уже промывал инструменты, заглядывая в коричневую тетрадку. «Чучело делается из живого материала — вот почему египтяне не смогли достойно сохранить своих тиранов, а русские держат своего на приборах»…
Значит, всё-таки эти блестящие кирпичики, которые он утопил в отхожем месте, были золотыми? Воистину, придётся поработать золотарём. «Jedem des Seine»…
Ранним утром из дверей Зоологического музея вышел человек арабской внешности с узелком за плечами (похоже на книги) и паспортом на имя иранского гражданина Мухаммеда Худайбенде. Борис Баумкёттер возвращался на родину за сокровищами Мунздука…
А в музее по обе стороны широкого и длинного директорского стола стояли два стеклянных аквариума с человеческими чучелами, одно из которых — с крестиком, нарисованным краской на маслянистом лбу, а другое может храниться вечно. На столе лежала деревянная табличка: «Баумкёттеры Баумкёттерам».
«Не бывает убийства во имя. Нам не нужно убийств. Откройте человеку его картограмму и он сам согласится на эвтаназию…». Антон Кайндл. «Антиспарта».
Примечания