Орда (Тетралогия)

— Цара Леандер! — прошептал пленник. Да, очень похожа, и не только голосом. Чертами лица, точёной фигурой… Вот только волосы…

— Что ты там такое мычишь? Молишься?

— Хороший экземпляр! — Баурджин с улыбкой кивнул на скелет. — И сохранился вполне прилично. Не скажешь, что пролежал в песке миллионы лет. Ты его мне не продашь?

— Вот ещё! — Разбойница фыркнула и вдруг улыбнулась. — А похоже, ты и в самом деле торговец. Думать о купле-продаже, когда речь идёт о жизни и смерти. Если так, то жаль. Лучше бы ты был воином.

— Это почему же?

— Я их уважаю больше. Кому нужны купцы?

— Таким, как ты. — Нойон усмехнулся.

— Ну да, наверное. — Дикая Оэлун обвела его задумчивым взглядам и махнула рукой воинам. — Привяжите его и оставьте нас.

Разбойники ловко исполнили приказание своей атаманши, матушки, как они её называли. В один миг Баурджин-нойон был повален на пол, прямо на ковёр. Растянув руки и ноги пленника в стороны, воины быстро привязали их к торчащим из ковра железным кольцам, после чего, поклонившись, ушли. Последний, уходя, обернулся, бросив на распятого узника полный неожиданного сочувствия взгляд.

— Ну, вот. — Дикая Оэлун уселась на ковёр рядом. — Теперь ты мне расскажешь все. И советую говорить правду, иначе… — разбойница вытащила из-за пояса нож и холодно улыбнулась, — я буду медленно резать тебя по частям.

— Не жаль ковра? — через силу улыбнулся пленник.

— Не жаль. Добудем новый. Так кто ты?

— Я — торговец из города Баласагуна!

— Странно… А говорил, что тангут. Где тангуты — и где Баласагун?

Баурджин был, конечно, поражён неожиданными географическими познаниями атаманши, однако виду не подал:

— Это мои люди — тангуты, а я — из Баласагуна.

— Угу… И какого же чёрта ты здесь делаешь?

— Торгую!

— Вот той дрянью, что мои люди нашли в твоих возах?!

— Любая дрянь может стать товаром. — Баурджин улыбнулся, вспомнив поучения Хартамуза-черби. — В дальних кочевьях можно продать и чёрта. Важно только уметь назначить правильную цену.

— Правильную цену? — Разбойница явно заинтересовалась. — Ну-ка расскажи, как это?

И Баурджин, с иезуитской улыбкой профессора экономики, в течение как минимум часа обучал наивную женщину хитростям сравнительно честной торговли, причём не только услышанному от Хартамуза-черби, но и по собственной инициативе почерпнутому в тонких брошюрках общества «Знание» в бытность командиром дальнего гарнизона. Разбойница слушала серьёзно, время от времени кивая, вот только никак не могла понять, что такое прибавочная стоимость и чему равен совокупный общественный продукт.

— Ну, это ж так просто! Сколько тебе повторять, уважаемая Оэлун, — прибавочная стоимость — это стоимость, произведённая неоплаченным трудом рабочего и полностью присваиваемая капиталистом.

— Кем присваиваемая?

— Ну, не могу я объяснять в такой позе, уж извини!

— Ладно, не объясняй, — поднявшись с ковра, Дикая Оэлун подошла к ближайшему сундуку и, нагнувшись, распахнула крышку. — Сможешь продать это гнилье? — Она вывалила из сундука расползшиеся от ветхости ткани.

— Да легко. — Баурджин расчихался от пыли. Чихнула и Оэлун. Чихнула и засмеялась.

— Так продашь?

— Ну, я ж тебе сказал! Только что подобные вещи продал, и довольно удачно.

— У меня такого добра много… Считай, все сундуки, — ещё раз чихнув, вздохнула разбойница. — Так ты точно можешь всё это обратить в звонкий металл?

— Я не волшебник, я только учусь…

— Чего?

— Запросто! Но, разумеется, не очень быстро. Нужны возы, мои помощники, проводники к отдалённым кочевьям. Я слыхал, у Аргуни кочует много родов — вот там-то…

— Не забывай, кроме будущих покупателей, там есть ещё и хан Джамуха… и Чёрный Охотник.

— Кара-Мерген? — удивлённо переспросил пленник. — Что ты о нём знаешь?

— Мало чего… — Разбойница снова вздохнула. — О нём вообще мало кто чего знает. Но все боятся!

— И ты?

— Я никого и ничего боюсь! Ну… — Оэлун подкинула на руках расползшуюся ткань. — И как ты это продашь?

— Очень просто — на подношения духам. Ну, видела, думаю, цветные ленточки на кустах и деревьях? Вот эта ветошь…

— Это тэрлэк!

— Этот тэрлэк, если его разрезать на ленточки и продать каждую хотя бы за одну медную уйгурскую монету, принесёт выгоду…

— Господи Иисусе Христе! — вдруг громко взмолилась разбойница. — О, великий Тэнгри и Христородица! Да ты — и такие, как ты, — ещё большие разбойники, чем все мои люди! Недаром вас все презирают…

— Но все пользуются. Ну-ка, Оэлун, замри…

— Зачем это?

— Ну, прошу… Вот так…

— И что? — Дикая Оэлун повернулась боком.

— Какая ты красивая. Оэлун! — восхищённо причмокнул губами пленник. — Ты хоть сама-то об этом знаешь?

— Почему же не знаю? — Атаманша подбоченилась. — Мне об этом все говорят.

— В таком случае присоединяюсь к общему хору. Но пойми — я торговец и повидал много стран… и многих женщин. Твои волосы — словно закатное солнце, глаза — как синь осеннего неба, губы — сладкие, словно клевер, а грудь… К сожалению, я её не вижу…

— Смотри! — усевшись рядом, разбойница распахнула тэрлэк, обнажив восхитительно упругую грудь с томными коричневыми сосками. — Ну?

— А грудь — как два песчаных бархана!