Орел-Девка

 А погода становилась все хуже, суровѣе; по временамъ уже снѣжинки кружились въ воздухѣ; по ночамъ было особенно холодно, и, не смотря на это, дѣвушкѣ приходилось ночевать гдѣ нибудь въ полѣ или на сѣновалѣ. То, что надѣто было на Валли -- порядкомъ таки поистрепалось, загрязнилось; она стала походить на какую-то нищую, бродягу... Когда она, со своимъ Ганзлемъ на плечѣ, стучалась въ дверь избы -- ей уже стали отказывать къ пріемѣ, грубѣе, сердитѣе... Самыя добрыя, гостепріимныя бабы не рѣшались впускать ее въ домъ, не соглашались дать ей даже двухчасовой работы, чтобы потомъ покормить -- такъ ужъ она казалась имъ подозрительной! Пріотворивъ дверь, Валли просто совали кусокъ хлѣба "Христа-ради" -- и вотъ, гордая Вальбурга Штроммингеръ, помѣстившись на крылечкѣ, питалась подаяніемъ!.. Да, ей не хотѣлось еще умирать... Правда, горька жизнь терзаемой, гонимой, нищей, полунагой -- но эта жизнь все-таки еще хороша покуда, потому-что Валли не теряла надежды, что настанетъ-же время, когда Іосифъ полюбить ее. Да, ради этого она готова все претерпѣть -- и голодъ, и холодъ, и всяческія униженія!.. Однако томящія заботы о хлѣбѣ, напряженное состояніе, постоянная тревога повліяли на дѣвушку, еще недавно такую крѣпкую тѣломъ... Валли стала изнемогать, въ глазахъ у нея темнѣло, ноги подкашивались; стоило ей прилечь гдѣ нибудь -- въ мысляхъ начиналась какая-то путаница, и она въ лихорадочной дремотѣ проводила длинныя ночи... Вдругъ ей стало невыразимо страшно при мысли: а ну какъ она заболѣетъ и, совсѣмъ обезсилѣвъ, свалится гдѣ нибудь въ сараѣ?.. Вотъ и возьмутъ ее, свезутъ къ отцу -- она опять въ рукахъ у него!...

 Валли исходила всю Гурглерскую долину и нигдѣ не нашла пристанища, и снова отправилась по тяжелой дорогѣ въ Эцталь, такъ какъ ее тянуло что-то въ Вентъ, а Вентъ находился на окраинѣ царства ея втораго отца -- Мурцолля... Это мѣстечко представлялось ей какъ-бы роднымъ уголкомъ... Но тутъ отнеслись къ Валли еще хуже: чѣмъ суровѣе была мѣстность, тѣмъ суровѣе оказывались и обитатели ея. Пока дѣвушка добрела до Вента -- тамъ уже все было извѣстно о ней. Она стучалась у дверей, ей отказывали, глядя на нее со страхомъ и отвращеніемъ. Валли никому и ничего не говорила о томъ участіи, которое принялъ въ ней гейлихкрейцскій священникъ, такъ какъ онъ запретилъ ей ссылаться на него... Да она и сама поняла, что старикъ долженъ былъ такъ поступить. Обращаться къ какому либо другому патеру тоже нестоило... что-же, вѣдь ни одинъ изъ нихъ не дерзнетъ открыто вступиться за нее!...

 Вотъ и послѣдній домишко въ Вентѣ только-что захлопнулъ дверь свою передъ Валли... Впереди уже ничего не было, некуда было идти: долину замыкали высокія стѣны Платтейкогеля, Дикой верхушки и Гохфернагтскаго ледника; тута, казалось, былъ край свѣта. Дѣвушка прошла какъ-бы до конца глухаго переулка, остановилась и стала глядѣть на высоко-вздымавшіяся крутыя стѣны. Сѣрое утро напоминало сумерки; снѣгъ, валившій въ продолженіе всей ночи, чуть не до-верху наполнилъ долину, обративъ ее въ какую-то огромную лохань съ неподвижными бѣлыми буграми. Все замело, засыпало... Нечего и искать пути. Валли сѣла, задумалась... и въ головѣ ея мелькнуло;

 -- А что, если заснуть тута, да и замерзнуть? Говорятъ -- это самая легкая смерть...