Орган геноцида

На полях он нацарапал всякие коды и отдельные слова на каком угодно, но только не английском языке. Наверное, заметки о родах, падежах, синтаксисе, что-то о том, как их распределять по тексту. Непонятные лингвистические термины, к тому же написанные убористым почерком. Я ничего не понял.

Тут за спиной щелкнул предохранитель пистолета.

– Давно не виделись, убийца.

Я обернулся.

Меня с грустным лицом держал на прицеле Джон Пол.

4

– Я-то думал, тебя убили, пока меня вытаскивали, – поделился Джон Пол. Со времен Праги мы поменялись местами, и теперь луна светила за моей спиной. Но выражение лица собеседника не изменилось: бесконечно здравомыслящее, бесконечно печальное.

Он держал устаревший «Браунинг». Без функции верификации, из той эпохи, когда любой мог взять в руки ружье и кого угодно пристрелить.

– Чуть не погиб.

– М-м. Жаль, – отозвался Джон Пол. По-прежнему не опуская пистолета, он присел в ближайшее кресло, выполненное в южном стиле. – В этот раз ты успел. Я пока только разбрасываю первые семена.

Я посмотрел в его спокойные глаза. Этот мужчина средних лет перед лицом профессионального убийцы излучал даже своего рода тихое величие. Харизма почти как у лидера культа, который мнит себя мессией. Не хватало только пламени в глазах, безапелляционной надменности и навязчивой любви.

– Зачем тебе все это? Хочешь проверить, сколько еще людей ты убьешь?

Джон Пол перевел глаза с меня на дуло «Браунинга». Как будто не понимал, зачем ему столь смертоносное орудие.

– Эксперимент… закончился много лет назад. Неужели ты считал меня за психа, у которого руки чешутся испытать границу могущества?

Взгляд Джона Пола застыл на холодном блеске пистолета. Каково ему держать в руках инструмент убийства? Предмет, который в самом непосредственном смысле отнимает жизни?

– Мне что-то кажется, что ты никогда не стрелял, – предположил я, и собеседник вновь поднял голову на меня.

– Да, если честно, сегодня первый раз. До этого ни разу не доводилось, ни в одной из стран. Удачно все время ускользал.

– Это точно. У тебя же удивительная сила: убивать кучу народа, но при этом не пачкать руки.

Джон Пол покачал головой и тихо рассмеялся:

– Эта сила – не моя. – С этими словами он поднялся из кресла. Голос сочился усталостью. – Язык геноцида предустановлен в человеческий мозг. Я лишь его обнаружил. Как патологоанатом, который «открывает» органы.

– Думаю, Эйнштейн, когда собрали ядерную бомбу, не разделил бы твоих чувств.

– В человеческом мозге прячется много жестокости. Это само по себе неудивительно. Даже без грамматики геноцида люди все равно и убивают, и крадут, и насилуют. – Свободной рукой Джон Пол указал на «Браунинг». – Вот, смотри! Как я тебя сейчас собираюсь убить.

– Разве в первобытном обществе и в регионах, которых не затронула цивилизация, не царит мир?

– Это совершенно беспочвенный миф, который популяризовали в прошлом веке культурные релятивисты… Хотя скорее казуисты. Представители изолированных культур оказались не менее, а иногда даже более жестоки, чем мы. Они точно так же завидуют, крадут, насилуют, убивают. После проверочного исследования оказалось, что самоанский рай, о котором писала Маргарет Мид, попросту сфабрикован. Второй исследователь приводит примеры убийств и изнасилований, совершенных среди самоа.

– А война?

– Воюют, разумеются. У нашей цивилизации нет патента на войну. Изолированные деревни тоже прекрасно дерутся. И война, и грабеж, и убийство, и изнасилования сидят в мозгу, потому что их туда заложила эволюция.

– Человек способен выбирать, – тихо возразил я. – Я виноват. И способен понести за это ответственность. И не собираюсь оправдывать вот эту вот всю грязь, о которой ты говоришь.

– Я тоже не собираюсь.

– Что?..

– Если убийство, грабеж и насилие появились из эволюционной необходимости, то любовь и способность на самопожертвование – тоже. В нас борются разнонаправленные, но порожденные равной необходимостью для выживания модули. Некоторые из функций в данный момент совершенно не нужны, но они упорно сидят внутри. Во времена, когда людям отчаянно не хватало пищи, на авансцену вышел тот модуль, что отвечает за нашу любовь к сладкому, потому что он помогал запасать нашему телу энергию. Но в современном обществе с его переизбытком продуктов эта любовь сильно мешает диете.

– И ты хочешь сказать, что модули, влекущие нас к убийству и изнасилованию, – тоже устаревшие функции?

– Не знаю. Может, они не устарели, но неактуальны именно при современном культурном контексте. Однако совершенно бесспорно, что грамматика, которая подталкивает к массовой резне, тоже заложена одним из модулей.

– Не понимаю.

Джон Пол поглядел на озеро Виктория, которое простиралось за моей спиной, точно полотно, обрамленное рамой окна. Прямо сейчас множество семей вокруг него задыхались от нужды, умирали с голоду и кое-как выживали, торгуя телом.