Орландо

Дом, озаренный солнечным светом ранней весны, походил скорее на город, причем город, выстроенный не как заблагорассудится, а планомерно, в едином замысле, одним архитектором. Дворики и надворные постройки – серые, красные, темно-фиолетовые – располагались упорядоченно и симметрично; иные имели прямоугольную форму, иные – квадратную; один украшал фонтан, другой – статуя; плоские крыши чередовались с остроконечными; где-то возвышалась колокольня, где-то – капелла, в промежутках между строениями росли зеленые, тучные травы, кипы кедров и пестрели цветники; и все обрамляла мощная стена, причем таким образом, что каждый элемент чувствовал себя на своем месте вполне вольготно. Из бесчисленных труб в воздух поднимались клубы дыма. Огромное и в то же время выстроенное по уму здание, которое может вместить тысячу человек и пару тысяч лошадей, – думал Орландо, – воздвигли безымянные зодчие. Здесь жили многие поколения его предков. Ни один из тех Ричардов, Джонов, Анн, Елизавет не оставил после себя и следа, зато все вместе, работая лопатами и швейными иголками, занимаясь любовью и рожая детей, создали это наследие.

И дом показался Орландо величавым и человечным как никогда.

Почему же ему так хотелось над ними возвыситься? Теперь стремление улучшить, превзойти сие анонимное творение, результат труда исчезнувших рук, выглядело в высшей степени тщеславным и самонадеянным. Лучше умереть безвестным и оставить после себя какую-нибудь арку, сарайчик для садового инвентаря, ограду, за которой спеют персики, чем сгореть без следа, промелькнув огненным метеором. В конце концов, сказал себе Орландо, загораясь при виде зеленой лужайки под сенью огромного дома, неизвестные лорды и леди, жившие здесь, позаботились о тех, кто придет после них на случай, если потечет крыша или упадет дерево. На кухне всегда имелся теплый уголок для старого пастуха и еда для голодных, кубки всегда начищались до блеска, даже если хозяев одолевала хворь, в окнах горел свет, даже если те находились при смерти. Пусть они и были лордами, зато вполне довольствовались тем, что уйдут в небытие вместе с кротоловами и каменотесами. Безвестные дворяне, забытые зодчие – Орландо обращался к ним с теплотой, полностью опровергавшей тех клеветников, что обвиняли его в холодности, равнодушии, бездеятельности (правда в том, что зачастую иные качества находятся совершенно не у тех, в ком мы их ищем) – и он обращался к своему дому и роду в самых прочувствованных выражениях, но чуть дошло до эффектной концовки речи – что же за речь без эффектной концовки? – он сбился. Закончить хотелось с размахом в том смысле, что он пойдет по их стопам, и добавить к зданию еще один камень. Впрочем, здание и так уже занимало девять акров, поэтому еще один камень был бы неуместным излишеством. А как насчет мебели? Как насчет стульев, столов, прикроватных ковриков? Достойным финальным аккордом станет то, чего дому не хватает. Отложив концовку речи на потом, Орландо зашагал вниз по склону, решив отныне посвятить себя обустройству особняка. Известие о том, что хозяину требуется ее содействие, вызвало слезы на глазах старой доброй миссис Гримсдитч, достигшей уже преклонных лет. Они прошлись по дому вместе.

В спальне короля («еще старого доброго Якова, милорд», заметила она, намекая, сколько времени прошло с тех пор, как под крышей почивал король, но дни гнусного парламента миновали, и теперь в Англии вновь воцарилась монархия) у вешалки для полотенец не хватало ножки; в каморке, смежной с комнатой пажа герцогини, не хватало подставки для рукомойника; мистер Грин так испачкал ковер своей вонючей трубкой, что миссис Гримсдитч на пару с Джуди не смогли его оттереть, как ни старались. И вообще, когда Орландо прикинул, что обставить креслами розового дерева и комодами из кедра, серебряными рукомойниками, фаянсовыми раковинами и персидскими коврами каждую из трехсот шестидесяти пяти спален, – задача не из легких, и даже если после этого от его состояния и останется несколько тысяч фунтов, их едва ли хватит, чтобы обновить гобелены в галереях, обставить обеденный зал резными стульями, а королевские опочивальни – зеркалами из чистого серебра и креслами из того же металла (к серебру он питал подлинную страсть).

И Орландо всерьез взялся за работу, что неопровержимо доказывают его книги расходов. Давайте взглянем на список покупок того периода, с указанной на полях стоимостью – которую лучше опустим!

За пятьдесят испанских одеял и столько же штор из алой и белой тафты, к ним же кайма из белого атласа, вышитая алым и белым шелком…

За семьдесят желтых атласных кресел и к ним шестьдесят стульев с чехлами тонкого полотна…

За шестьдесят семь столов орехового дерева…

За семнадцать дюжин ящиков по пять дюжин бокалов венецианского стекла в каждом…

За сто две ковровые дорожки по тридцать ярдов в длину каждая…

За девяносто семь подушек из алого дамаста, обшитых серебряным кружевом, и к ним скамеечки для ног из той же ткани и стулья…

За пятьдесят люстр в дюжину свечей каждая…