Орландо

Огромная туча, сгустившаяся не только над Лондоном, но и над всеми Британскими островами в первый день девятнадцатого века, висела, точнее, носилась туда-сюда, разрываемая неистовыми бурями, так долго, что принесла самые пагубные последствия для всех, кто жил в ее тени. Даже климат Англии переменился. Дожди шли часто, причем ливневые, один за другим. Конечно, солнце светило, но небо так затянуло тучами, что лучи его заметно потускнели, и на смену жизнерадостным краскам пейзажей восемнадцатого века пришли блеклые оттенки лилового, оранжевого, красного. Под этой унылой, угрюмой сенью зелень капусты казалась тусклой, белизна снега – мутной. Что еще хуже, в дома начала проникать сырость – самый коварный враг, ведь от солнца можно отгородиться шторами, от мороза спасает жаркое пламя, а сырость подкрадывается, пока мы спим, сырость бесшумна, незаметна, повсеместна. От сырости разбухает дерево, ржавеет железо, гниет камень. Болезнь протекает настолько медленно, что мы о ней и не подозреваем, пока не откроем ящик комода или не возьмем ведерко для угля, и все вдруг рассыпается в прах.

Последствия ощущались буквально повсюду. Так, вкрадчиво и незаметно, ничем не обозначив точного дня или часа, изменился английский уклад, и никто об этом не узнал. Стойкие сквайры, с удовольствием поглощавшие эль с бифштексом в комнате, спроектированной архитекторами-неоклассиками братьями Адам, начали зябнуть. Появились пледы, мужчины обзавелись бородами, штаны пришлось туго затягивать у щиколоток. Промерзшие ноги сказались и на домашней обстановке: люди кинулись укрывать мебель, столы, стены – голых поверхностей не осталось. Затем последовали перемены в рационе. Изобрели оладьи и пышки. Любители послеобеденного портвейна перешли на кофе, а поскольку для питья кофе понадобились гостиные, для гостиных – застекленные шкафчики, для шкафчиков – искусственные цветы, для цветов – каминные полки, а там и фортепьяно, и популярные в гостиных баллады, и те, в свою очередь, потянули за собой (пропустим пару этапов) бесчисленных собачонок, коврики и фарфоровые безделушки, и дом родной, неожиданно преисполнившись важности, совершенно преобразился.