Да здравствуют сокровенные желания! Да здравствует счастье – божественное счастье! И удовольствия всех сортов, цветы и вино, хотя одно вянет, другое отравляет; и билеты по полкроны из Лондона по воскресеньям, и распевание гимнов про смерть в темной часовне, и все, все, что сбивает с толку и прерывает стук печатных машинок, подшивание писем, производство цепей и оков, связывающих Империю воедино. Да здравствуют даже грубые, красные дуги на губах продавщиц (словно Купидон неуклюже обмакнул палец в красные чернила и мазнул по ним мимоходом, начертив опознавательный знак). Да здравствует счастье! Зимородок, порхающий с берега на берег, исполнение сокровенных желаний, что бы под ними ни подразумевал романист-мужчина, молитва или отрицание – да здравствует все, какую бы форму ни принимало – пусть принимает любые формы, даже самые странные! Ибо темен сей поток – так и просится добавить «словно сон» – но скучнее и хуже, чем наш привычный удел, без снов, зато живой, чистый, плавный, привычный, под деревьями, чья сень оливкового цвета приглушает синеву крыльев птицы, что внезапно перелетает с берега на берег.
И да здравствует счастье, и долой сны, которые искажают четкий образ, как коверкают лицо изъеденные темными пятнами зеркала в сельской гостинице; сны, которые разбивают все вдребезги и раздирают нас на части, ранят и расщепляют нас ночью, когда мы спим; так спите же, спите столь глубоко, что все очертания превращаются во прах неимоверно мягкий, в воду непостижимо мутную, и там, спеленатые, словно мумия, словно бабочка в коконе, давайте ляжем ничком на песок в глубинах сна.
Постойте! Постойте! Мы не собираемся, только не сейчас, посещать ту слепую страну. Синий, как спичка, вспыхнувшая перед глазным яблоком, летит он, сжигая, срывая печать сна – зимородок! – и вот уже хлынул приливом красный, густой поток жизни; бьет ключом, стекает каплями, и мы вернулись назад, и наш взгляд (ибо теперь рифма позволяет нам благополучно завершить опасный переход от смерти к жизни) падает на… (И тут шарманка внезапно умолкает.)
– Миледи, у вас прелестный мальчик, – сказала миссис Бантинг, акушерка, вручая Орландо ее первенца.
Иными словами, Орландо благополучно разрешилась от бремени сыном в четверг, двадцатого марта, в три часа утра.