Орландо

И вновь Орландо стоит у окна, но пусть читатель не унывает – ничего подобного больше не произойдет, ведь день уже совсем другой. Если мы посмотрим в окно, как делает сейчас Орландо, то убедимся, что Парк-лейн совершенно изменилась. Ей-богу, можно простоять минут десять или более, как Орландо, и не увидеть ни единого ландо. «Только посмотрите!» – воскликнула она несколько дней спустя, когда нелепая усеченная карета без лошадей поехала сама по себе. Карета без лошадей, ну надо же! Тут ее куда-то позвали, но вскоре она вернулась и еще раз выглянула в окно. Странная нынче погода. Само небо, невольно подумала Орландо, стало другим. Уже не такое густое, дождливое, радужное с тех пор, как король Эдуард – смотрите-ка, вот и он, выходит из своего щегольского экипажа и направляется навестить некую леди, живущую напротив – сменил королеву Викторию. Тучи усохли до легкой дымки, небо казалось отлитым из металла, который в жару тускнел, покрываясь налетом патины, а в тумане отсвечивал оранжевым. Подобная усадка настораживала. Похоже, съежилось все вокруг. Проезжая вчера мимо Букингемского дворца, она не обнаружила и следа того огромного сооружения, что вроде бы собиралось простоять до скончания веков: цилиндры, вдовьи одежды, трубы, телескопы, венки исчезли, не оставив после себя ни пятна, ни лужи на тротуаре. Но именно теперь – после очередного перерыва она вновь вернулась к своему любимому посту у окна – теперь, вечером перемена особенно поражает. Только посмотрите на свет в домах! Одно касание – и освещена вся комната, да что там, сотни комнат и все совершенно одинаковые. В маленьких квадратных коробочках видно все, никакого тебе уединения, никаких тебе теней и темных углов, никаких женщин в фартуках, что раньше вносили мерцающие лампы и аккуратно расставляли по столам. Одно касание – и в комнате совсем светло. И небо светлое ночь напролет, и тротуары – везде светло. Орландо вернулась в полдень. Как сузились женские силуэты! Теперь они напоминали стебли кукурузы – прямые, сияющие, одинаковые. А лица мужчин теперь голые, как ладонь. Сухость атмосферы вернула краски и укрепила мышцы щек. Плакать стало труднее. Вода закипала в две секунды. Плющ на домах исчез или его отскребли. Овощи утратили плодовитость, семьи сократились. Шторы и покрывала убрали, стены обнажили и украсили новыми, ярко раскрашенными картинами в рамах или нарисованными прямо на дереве, изображающими реальную действительность – улицы, зонтики, яблоки. В этой эпохе было нечто определенное и отчетливое, напомнившее Орландо восемнадцатый век, хотя в ней появилось и нечто отвлеченное, отчаянное – и безмерно длинный тоннель, по которому она путешествовала сотни лет, расширился, отовсюду хлынул свет, и мысли ее таинственным образом подтянулись и напряглись, словно настройщик фортепьяно вставил ей в спину ключ и туго натянул все нервы; кроме того, слух обострился, и теперь она различала каждый шепот и шорох в комнате, а тиканье часов на каминной полке казалось громким, как стук молотка. В течение нескольких секунд свет становился все ярче, и она видела более и более отчетливо, часы тикали громче и громче, и вдруг грянул оглушительный взрыв. Орландо подскочила, словно ее ударили по голове. И так десять раз! На самом деле часы пробили десять часов утра. Одиннадцатое октября тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Настоящий момент.

Неудивительно, что Орландо вздрогнула, прижала руку к груди и побледнела. Разве может быть страшнее открытие, что сейчас – настоящий момент? Пережить подобное потрясение возможно лишь потому, что с одной стороны нас укрывает прошлое, с другой – будущее. Впрочем, времени на раздумья у нас нет – Орландо и так ужасно опаздывает. Она спустилась по лестнице, вскочила в свой автомобиль, нажала на стартер и поехала. Ввысь тянулись высокие голубые дома, на фоне неба кое-где краснели дымоходы, дорога сияла словно серебристые шляпки гвоздей; над Орландо нависали водители омнибусов с белыми, застывшими как у статуй лицами; она замечала попрошаек, ночлежки, ящики, обитые зеленым дерматином, но не позволяла им врезаться в память ни на йоту, скользя по узкому переходу настоящего, чтобы не свалиться в бушующий внизу поток.

– Смотри, куда идешь!.. Хоть руку вытяни, да? – резко, не задумываясь выпаливала она, поскольку улицы были буквально забиты людьми, и многие переходили через дорогу, не глядя по сторонам. Они сновали и гудели возле стеклянных витрин, внутри которых мелькали отблески красного, вспышки желтого, словно там роились пчелы, подумала Орландо, потом мысль о пчелах резко оборвалась, и она увидела краем глаза, вновь обретая полноту картины, что это люди. – Смотри, куда идешь! – рявкнула она.