Орландо

– Игрушечный кораблик, игрушечный кораблик, – твердила Орландо, убеждая себя в том, что ни статьи Ника Грина, ни Джон Донн, ни законопроект восьмичасового рабочего дня, ни фабричное законодательство ничуть не важны, главное совсем в другом – в чем-то бесполезном, внезапном, неистовом, в чем-то, что может стоить тебе жизни; в красном, в фиолетовом, в голубом, в порыве, в плеске, вроде тех гиацинтов (она как раз проходила мимо клумбы с гиацинтами), свободном от скверны, упований, людских пороков или заботы о других; в чем-то безрассудном и вздорном, как мой гиацинт, то есть муж, Бонтроп, вот что это такое – игрушечный кораблик в Серпентине, экстаз – вот что главное! Так она говорила вслух, ожидая, пока проедут экипажи, чтобы перейти Стэнхоуп-гейт, ибо если не живешь с мужем, за исключением тех случаев, когда стихает ветер, то болтаешь всякую чушь на Парк-Лейн. Несомненно, все было бы иначе, живи они вместе круглый год, как рекомендует королева Виктория. А так мысли о муже приходили ей в голову внезапно. И в тот же миг Орландо испытывала настоятельную необходимость с ним поговорить. Ее мало заботило, насколько нелепы ее слова и какой сумбур это может внести в наше повествование. Статья Ника Грина погрузила ее в пучину отчаяния, игрушечный кораблик вознес на вершину радости. И она повторяла: «Экстаз, экстаз», стоя в ожидании перехода.

Но в тот весенний день движение было интенсивное, и она продолжала стоять, повторяя: экстаз, экстаз или игрушечный кораблик на Серпентине, а богатство и мощь Англии восседали неподвижно, словно статуи в шляпах и плащах, в экипажах, запряженных четверкой лошадей, в легких двуколках и в ландо. Как будто золотая река сгустилась и перегородила Парк-лейн золотыми глыбами. Леди вертели в руках визитницы, джентльмены поигрывали тростями с золотыми набалдашниками, держа их между колен. Орландо стояла, взирая с восхищением и благоговейным страхом. Ее тревожила лишь одна мысль, знакомая всем, кто наблюдал огромных слонов или китов невероятной величины: как эти исполины, которым чужды любые нагрузки, перемены и физическая активность, умудряются размножаться? Наверное, думала Орландо, глядя в степенные, неподвижные лица, период размножения у них закончился, а это его плоды, его итог. Ей довелось узреть триумф целой эпохи. Здесь восседали дородность и великолепие. Но вот полицейский опустил руку, поток пришел в движение, массивное скопление великолепных предметов задвигалось, рассеялось и исчезло на Пикадилли.

Она перешла через Парк-лейн и направилась к своему дому на Керзон-стрит, где в пору цветения таволги ей вспоминались крик кулика и глубокий старик с ружьем.

* * *

Ей вспомнилось, думала Орландо, переступая порог своего дома, как лорд Честерфилд сказал… Внезапно память ее подвела. Скромный холл восемнадцатого века, где лорд Честерфилд снимал шляпу и клал плащ с элегантностью, достойной восхищения, теперь был полностью завален свертками. Пока она сидела в Гайд-парке, книготорговец доставил заказ, и дом оказался загроможден – свертки буквально устилали всю лестницу – викторианской литературой, упакованной в серую бумагу и аккуратно перевязанной бечевкой. Она захватила, сколько могла, в свою комнату, велела лакеям принести остальное и, торопливо перерезав бесчисленные веревки, вскоре очутилась в окружении бесчисленных книг.

Привыкшая к малочисленности литературы шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков, Орландо ужаснулась последствиям своего заказа. Ибо, разумеется, для самих викторианцев литература их эпохи вовсе не ограничивалась четырьмя великими именами авторов, стоявшими особняком друг от друга и совершенно несхожих – четыре великих имени тонули и терялись в массе Александров Смитов, Диксонов, Блэков, Милманов, Баклсов, Тейнов, Пейнов, Тапперсов, Джеймсонов – и все громкие, шумные, заметные и требующие не меньше внимания, чем прочие. Благоговейный трепет Орландо перед печатным словом задал ей непростую задачу, и тем не менее она подвинула кресло к окну, желая использовать все солнечные лучи, что способны просочиться между высокими домами Мэйфера, и попыталась составить общее представление о викторианской литературе.