И нам ясно, что справиться с этой задачей можно лишь двумя способами: изложить ее выводы в шестидесяти томах ин-октаво, либо втиснуть их в шесть строк длиной, как эта. Поскольку времени в обрез, мы руководствуемся экономией и выбираем второй вариант; итак, начнем. Орландо пришла к выводу (открыв полдюжины книг), что отсутствие посвящений вельможам весьма странно, далее (переворошив целую кипу мемуаров), что у половины авторов генеалогическое древо вполовину ниже ее собственного, далее поняла, что было бы крайне неуместно завернуть щипцы для сахара в десятифунтовую банкноту, если ждешь на чай мисс Кристину Россетти, далее (найдя полдюжины приглашений на праздничные обеды по случаю столетних юбилеев), что, съев столько обедов, литература неизбежно делается весьма тучной, далее (получив приглашения на пару десятков лекций о влиянии того на это, о возрождении классицизма, о сохранении романтизма и прочих увлекательных названий в том же роде), что, прослушав все эти лекции, литература неизбежно делается весьма скучной, далее (посетив прием, устроенный супругой пэра), что литература, поскольку кутается в меховые палантины, делается весьма респектабельной, далее (посетив звуконепроницаемую комнату Карлейля в Челси), что гений, с которым нужно так нянчиться, делается существом весьма изнеженным, и наконец добралась до окончательного, в высшей степени важного вывода, но его придется опустить, поскольку заявленный объем в шесть строк давно превышен.
Придя к такому выводу, Орландо довольно долго стояла, глядя в окно. Ведь прийти к какому-то выводу – это словно бросить мяч через сетку и ждать, когда невидимый противник перебросит его обратно. Что вернется к ней с бесцветного неба над Честерфилд-хаусом? И так она довольно долго стояла, сложив руки на груди. Внезапно Орландо вздрогнула – здесь нам остается только пожелать, чтобы, как и в прошлый раз, Беспорочность, Целомудрие и Скромность распахнули дверь и дали нам передышку, во время которой мы могли бы придумать, как бы поделикатнее сформулировать то, о чем должен сообщить биограф. Но нет! Набросив на обнаженную Орландо белый покров и увидев, что он не долетел, три леди умыли руки на много лет и теперь заняты чем-то другим. Неужели этим бледным мартовским утром не случится ничего, что позволит смягчить, завуалировать, прикрыть, утаить, завесить сие неоспоримое событие, чем бы оно ни было? Ибо после внезапного, резкого содрогания Орландо… Хвала небесам, в тот же миг снаружи заиграла одна из тех хрупких, пронзительных, мелодичных, прерывистых шарманок, с которыми все еще ходят по дворам итальянские шарманщики. Давайте же сочтем это скромное вмешательство музыкой сфер и позволим ей, вместе со всеми вздохами и стонами, заполнять нашу страницу звуком до тех пор, пока не настанет момент, когда будет уже нельзя отрицать очевидное, момент, который предвидели лакеи и горничные, да и читатель тоже скоро заметит, поскольку сама Орландо игнорировать его уже не могла – пусть шарманка звучит, пусть несется наша мысль по волнам музыки, покачиваясь, словно игрушечный кораблик; ведь мысль – самое неповоротливое, самое непредсказуемое из всех средств передвижения, пусть взмывает над крышами и садиками, где сушится белье – что это за место? Узнаете зеленые лужайки и колокольню посередине, узнаете ворота с лежащими по бокам львами? Да, это Королевский ботанический сад в Кью! Пожалуй, Кью сойдет. Итак, мы в Кью, и сегодня, второго марта, я покажу вам под цветущей сливой мышиный гиацинт, и крокус, и бутоны на миндальном деревце, мы прогуляемся здесь и будем думать про луковицы, мохнатые и красные, которые воткнули в землю в октябре, и теперь они в цвету; мечтать о большем, о чем нельзя говорить вслух, достанем из пачки папиросу или даже сигару, и сядем кругом под дубом (как требует рифма) в ожидании зимородка, как говорят, порхающего по вечерам от берега к берегу.
Смотрите! Смотрите! Зимородок летит – нет, не летит.
Тем временем взгляните на фабричные трубы, на дым, взгляните на городских клерков, проносящихся мимо на лодках. Взгляните на пожилую леди с собачкой и на горничную в новой шляпке слегка набекрень. Взгляните на всех! Хотя Провидение милостиво распорядилось, чтобы тайны сердец были сокрыты, так что мы вечно вынуждены подозревать то, чего, может, и нет, и все же сквозь папиросный дым мы видим, как вспыхивают и мигом исполняются все сокровенные желания – кто-то получает шляпку, кто-то лодку, кто-то крысу в канаве; как некогда вспыхнуло пламя – что за дурацкие кульбиты выделывает наш ум, когда растекается мыслью по древу под звуки шарманки – как некогда вспыхнуло пламя костра на лугу возле минаретов Константинополя.