Орленев

еда всухомятку, меценаты, продвигавшие своих фаворитов; пе¬

строта лиц — похожие на Золя интеллигенты в глухих сюртуках

на премьерах в Вильно, шумные пехотные офицеры из бобруй¬

ского гарнизона, охотно проводившие вечера в театре, богатое ку¬

печество в первых рядах кресел в только что построенном театре

Минска и т. д. Мелькание, суета, рутина и время от времени ка¬

кие-нибудь драмы, любовные, семейные, драмы профессиональ¬

ного престижа, придающие этой бестолково-нищей жизни харак¬

тер безысходности, драмы, которые с пониманием описывал

Вл. И. Немирович-Данченко в свой домхатовский период. Были

еще летние гастрольные доездки, в одной из них участвовала

сама Савина, но и они не подымались над уровнем будничности.

В смысле творчества эти два года оказались малоинтересными.

Орденов еще больше преуспел в технике, и эта умелость ста¬

новилась опасной, потому что рядом с пей возникал призрак

ремесла.

Во время скитаний он попал в маленький литовский город Па¬

нсвеж (теперь Паневежис) и неожиданно для себя женился. Вне¬

запное увлечение затянулось на годы. От этого брака у Орленева

родилась дочь, которую он назвал Ириной (в память о недавнем

успехе «Царя Федора»). Павел Николаевич пожню се любил, хотя

очень редко с пей встречался; каждая из этих встреч, по воспоми¬

наниям близких, была «огромным радостным событием» для отца

и дочери *.

Живо запомпился Орлспеву предпоследний перед возвраще¬

нием в Москву, ростовский сезон. Его удачи той зимы 189:1/92 года

заслуживают особого упоминания. Ему так долго поручали

роли любовников (вторых!) и фатов, что в конце концов он стал

их уверенно играть, нс очень изобретательно и очень технично,

Гораздо значительней его неудачи или полуудачи ростовского се¬

зона, к числу которых относится прежде всего Хлестаков. Натура

увлекающаяся, даже по-своему одержимая, Хлестаков Орленева

врал по вдохновению, купаясь в этой лжи, все больше и больше

запутывая и так запутанную интригу. Чудак, странный фантазер,

мистификатор, он ничем не был похож па того петербургского

чиновника, «совершенного commc il failI», которого имел в виду

автор. Орленева нельзя было упрекнуть в водевильном легкомыс¬

лии, напротив, в комизме его Хлестакова ясно слышалась беспо¬

койная нота. Но этой сатире с уклоном в фантасмагорию не хва¬

тало широты, она была слишком анекдотична, слишком замкнута

в своих границах, слишком па свой особый манер, чтобы стать

«типом многих», чтобы ответить требованиям гоголевской всеобъ-

смлемости («всякий отыщет себя в этой роли»). Не раз потом

Орленев возвращался к «Ревизору», по уравновесить реальный и

фантасмагорический элемент комедии так и не смог, и роль Хле¬

стакова несколько раз появлялась и потом исчезала из его ре¬

пертуара.

* Первая жена Орленева, Елизавета Павловна Скромнова, вскоре после

встречи с ним стала актрисой и выступала под своей девичьей фамилией.

Она была партнершей Павла Николаевича — играла в Петербурге у Суво¬

рина княжну Мстиславскую в «Царе Федоре»; се репертуар в поездках —

Ирина в том же «Царе Федоре», Женя в водевиле «Школьная пара» и т. д.

впоследствии работала во многих столичных театрах и в провинции.

Умерла в 1951 году.

Ирина Павловна Орленева училась сперва в балетной школе у

О. И. Преображенской, потом драматическому искусству в классе у

1*1. П. Карпова и в студии В. В. Максимова. Много лет выступала на сцене.

«Занималась также переводами пьес с нескольких европейских языков.

Трудно ему далась и роль гимназиста Степы в «Школьной

паре», которую Кугель в небольшой книге «П. Орленев», издан¬

ной в 1928 году, назвал среди лучших его работ в жанре воде¬

виля14. Пустую пьеску, построенную на недоразумении, на игре

слов, на двойном их смысле (пара — двое влюбленных, пара —

мужской костюм), Орленев сыграл с наивозможной серьезностью,

отыскав у водевильного гимназиста черты своего больного брата,

«озлобленного, недовольного и ворчливого». Эта внезапная и, ве¬

роятно, не совсем оправданная ассоциация, обострившая дей¬

ствие, придала бедному Степе характерную нервную подвиж¬

ность, заинтересовавшую ростовского зрителя. Но нужны ли были

психологические усложнения пустячку Бабецкого? В последую¬

щие годы, вернувшись к этой роли, Орленев играл ее с изящной,

ничем не омраченной непринужденностью, которая нравилась,

например, такому знатоку и ценителю, как В. Н. Давыдов. К ска¬

занному следует добавить, что из не вполне оправданного услож¬

нения водевиля Орленев извлек и пользу: в «Школьной паре»,

этой «картинке с натуры в одном акте», действительно чувство¬