Орлята Великой Отечественной…

В окружкоме говорили, что юрист Иван Иванович Соловьев ведет большую общественную работу, ездит с лекциями по Чукотке, является членом президиума городской организации общества "Знание", членом совета ветеранов войны при окружном военном комиссариате.

А вот что сказал сам Соловьев:

— Мне сорок девять лет, считаюсь ветераном… Летом в Анадыре белые ночи. Я хожу в бухту, смотрю на корабли. А когда мимо моих окон проходят матросы, все кажется, что мне двенадцать лет и так хочется уйти вместе с ними… Почему мне нравится жить в Анадыре? Потому что из своего окна я каждый день вижу море… Мечтаю вернуться на корабль.

…Орден Красной Звезды, к которому Иван Соловьев был представлен в сорок третьем в тринадцать лет, он получил после окончания Великой Отечественной войны…

Виталий ВОЛЖАНИН КЛЯТВА

Несмотря на лето, дни стояли прохладные и сырые. Вдоль Амура и на Хингане прошли проливные дожди. И большие и малые реки вышли из берегов. Воды Тихого океана пока оставались тихими. Кое-где у Курильской гряды поднималась волна, шаловливо играя с прибрежными камешками, опрокидывая рыбачьи баркасы…

Корабли вышли в море тринадцатого числа. Число, прямо скажем, не на всех флотах почитаемое. Мои флотские друзья в приметы не верили. Фрегат ЭК-2 и тральщик ТЩ-278, на борту которых находился отдельный батальон морской пехоты, вот уже двенадцатый час были в море. Солнце с трудом пробивалось сквозь мглистую дымку, погружая косые лучи в воды Японского моря. На рассвете 14 августа кораблям приказано войти в Сейсинскую бухту, где уже должны были находиться наши торпедные катера с бойцами пулеметной роты.

Володя Моисеенко вспомнил, что на катерах этих служили его однокашники, юнги из пятой роты мотористов. "Будет время, — подумал он, — обязательно заскочу к ребятам".

От воды потягивало холодом, утреннее солнце не грело. Десантники сгрудились у вентиляционного раструба, оттуда поднимался теплый воздух. Морские пехотинцы вполголоса переговаривались, протирали автоматы, неторопливо набивали патронами диски. Каждый был занят своим делом. Облокотившись на поручни трапа, задумчиво смотрел на приближавшийся корейский берег Володя Моисеенко, корабельный электрик с тральщика "Проводник", воспитанник Соловецкой школы юнг. Прислонившись спиной к ящикам со снарядами, просматривал газету Андрей Степанович Лубенко, неутомимый фоторепортер тихоокеанской "Боевой вахты". Сводки с фронтов были довольно утешительные. На хингано-мукденском направлении японские армии были рассечены мощными ударами войск 1-го Дальневосточного фронта. Благоприятно складывавшаяся обстановка позволила Военному совету Тихоокеанского флота принять решение о высадке морских десантов в порты Юки, Расин и Сейсин, а также на Сахалин и Курильские острова.

Нельзя было не приметить среди морских пехотинцев и молоденькую санитарку Машу Цуканову. Она не участвовала в разговоре десантников, но внимательно ловила каждое их слово. А говорилось многое — обо всем, что накипело на душе у советских людей против самураев за их военные авантюры.

К Маше подошел Володя. Не зная, как начать с девушкой разговор, Моисеенко перевел взгляд на ее автомат ППШ.

— Может, почистить, сестричка?

— Галантный кавалер. Похвально. Но я держу свое оружие в полном порядке.

— Сердишься? А я — от души.

— Я — вижу. Глаза твои — зеркало души. Сколько лет-то тебе?

— Девятнадцатый…

— Сказывай сказки. Юнга еще.

— Был, а теперь матрос.

А сам подумал про Машу: "Тебе самой не так уж много лет, а разговариваешь, как нянька из детдома, будто сама прожила сто лет. Эх ты, матрос в юбке". Последних слов он не сказал, только подумал так. Разговор не склеился.

— Паренек, подсоби, — обратился к Володе солдат с орденом Славы на выцветшей гимнастерке. Моисеенко помог десантнику проверить гильзо-звенья пулеметной ленты. Под навесом, жадно затягиваясь махорочным дымом, стояли моряки и солдаты. Под ногами дрожала палуба, звенели ванты от встречного ветра — ЭК-2 шел с предельной скоростью.

Пожилой пехотинец прервал молчание:

— Много прошел фронтовых путей-дорог, расписался на самом рейхстаге, теперь наступил черед самураев колошматить… Какова нам тут служба уготована?..

Никто не ответил бывалому солдату, не поддержал его разговор. Могли ли в те минуты думать о своей судьбе Володя Моисеенко и Маша Цуканова? Конечно. Тревожная мысль могла невольно промелькнуть в голове, но не могла стать навязчивой. Крепла непреклонность воинов, уверенность в своих силах.