Орлиное гнездо (СИ)

- Мы возьмем ее сегодня, - прошептал он, отбросив с глаз светлые волосы, неопрятно свисавшие из-под позолоченного шлема. – Видите – небеса подают нам знаки. Святая дева улыбается мне из облаков.

Никто, кроме Корвина, этого не видел; но после его слов всем сразу же представился ангельский лик. Рыцари вокруг Матьяша закрестились.

Они расположились на отдых на этом же месте, откуда могли обозревать крепость, и король собрал недолгий военный совет. Особенно он прислушивался к Корнелу. Прямо на земле Корнел начал чертить план, который продолжил король; они толкались плечами, спорили до хрипоты, забыв, кто они друг другу.

Потом Корвин встал с места и громогласно созвал свое войско, точно на него вдруг снизошел дух отца, грозы турок.

- Мы атакуем немедленно! – громко крикнул он, воздев свой стяг и размахивая им. – Такова моя королевская воля!

Корнел открыл было рот; но остановить то, что началось после слов Матьяша, было уже невозможно. Венгры прихлынули к своему предводителю, и Корнелу на миг показалось, что они задушат его от избытка любви; они видели в нем живое знамя войны, каким был его отец. А потом все принялись строиться вокруг короля, и Корнел занял свое место в авангарде. Он посмотрел по сторонам и увидел Ливиу. Товарищ поднял кулак и стукнул себя в одетую броней грудь.

А потом король прокричал:

- В атаку!

И венгерская сила устремилась вперед. Как всегда в такие минуты, Корнел ощущал себя уже не вполне собою, а частью этой конницы и рати: он многократно принимал в себя – и многократно возвращал товарищам их силу; переходя от одного бойца к другому, сила войска все крепла, все разгонялась. Казалось, ее станет, чтобы спалить и потоптать весь мир. Вскинулась и опустилась на крепостную стену осадная лестница, и Корнел, спрыгнув с коня, начал стремительно взбираться по ней, ощущая в себе силу взлететь, когда она кончится; солнце слепило, но и вслепую валах бил так же верно, бесстрашно. Пораженные стрелами, справа и слева от него кувырком полетели со стены двое воинов, ладивших сбросить ему на голову камни. Перед Корнелом вырос пращник, который не успел раскачать свое оружие: Корнел полоснул ему по горлу мечом. Еще один рывок – и стена будет его! Но тут кто-то внизу истошно закричал и схватил витязя за ногу; лестница под Корнелом зашаталась, и вдруг его ноги опалил жар, как будто на земле разгорелся ад.

Зарычав, Корнел рванулся наверх, но тут пылающая лестница дрогнула и подломилась под тяжестью людей, в попытке спастись тянувших друг друга в эту преисподнюю. Корнел стал падать навзничь; он падал на что-то живое, кричащее, мучающееся, и когда сверху обрушилась лестница, мученье поглотило его.

Когда Корнел очнулся, он почувствовал, что лежит на чем-то мягком; потом все тело наполнилось болью, и, пошевельнувшись, Корнел ощутил, что перевязан во многих местах. Правая рука покоилась в лубках. Она была, несомненно, сломана.

- Где я?.. – спросил Корнел; но тут его рот накрыла чья-то прохладная ладонь, а уши обжег знакомый голос.

- Я и не думал, что ты такой живучий. Вот уж воистину – дьявол прибирает своих.

- Верно, - прохрипел Корнел.

Он застонал от боли и ненависти. Открыв глаза, витязь увидел холодную улыбку турецкого рыцаря, белые зубы которого до сих пор остались совершенно целы.

- Куда ты меня затащил? Зачем? – спросил Корнел, косясь на глухую стену, видневшуюся за спиной своего целителя. В углу, на кошме, трепетал огонек светильника.

- Тебе вредно говорить, Корнел-бей, - ответил турок.

Он посмотрел в глаза витязю и усмехнулся.

- Что, скажи по совести – не думал, что мы еще встретимся?

Корнел глубоко вздохнул.

- Христом-богом тебя прошу… убей меня или отпусти, - выговорил он с натугой. – У меня в Буде сын, который останется один.

- Неужели? – спросил Абдулмунсиф. – Разве ты не привез в Буду женщину, которая о нем позаботится, если ты умрешь?

Корнел покачал головой.

- Я ни к чему не принуждал ее…

От умелой, хлесткой пощечины его голова мотнулась так, что мир раздвоился. Два Абдулмунсифа нависли над ним, как будто мало было одного. А потом Корнел, рыча от ярости, вскинулся на постели; но схватить врага ему было нечем. Одна рука была спеленута, другая заблудилась в воздухе; в глазах потемнело от потери крови. Абдулмунсиф засмеялся.

- Аллах велик и справедлив, - сказал он. – Теперь ты никуда не денешься, пока не расскажешь мне все, неверная собака.

Корнел покачал головой.

- Ты… Слушай…

И тут его осенило.

- Ты видел, что у меня на руке?

Сердце его забилось.

- Ты снял ее?

- Что? Зеленую ленту? – спросил Штефан.

Он посмотрел на Корнела.

- Конечно, я видел ее и снял. Подарок возлюбленной христианскому рыцарю… воину величайшей христианской державы, - проговорил он. – Но теперь этот талисман тебя не спасет.

Корнел закрыл глаза.

- Это значит, что Василика тебе верна по-прежнему, - прошептал он. – Если ты не знал, паша… такой подарок делают чужие жены, и он значит, что рыцарь не добился благосклонности дамы. Эта лента - все, чем твоя жена удостоила меня.

Штефан долго молчал – Корнел мог почти рукой пощупать это ошеломленное молчание.

Потом турок сказал: