Осень в Пекине. Рассказы

— В настоящее время я дал полную свободу действий своему персоналу,— объяснил Афанагор.— Уверен, что я обнаружил след чего-то очень значительного. Я чувствую это. И я дал им возможность работать самостоятельно. Всем занимается мой помощник Лардье. В свободное время я загружаю его умственной работой, иначе он не дает прохода Дюпону. Дюпон — это мой повар. Я говорю вам все это, чтобы ввести вас в курс нашей жизни. По причине одного странного и неприятного явления природы Мартен любит Дюпона, и Дуду тоже втрескался в Дюпона.

— Кто такой этот Мартен?

— Мартен Лардье, мой помощник.

— А что Дюпон?

— Дюпону на все наплевать. Он, конечно, любит Мартена, но вместе с тем он — порядочная потаскуха. Извините... В моем возрасте не следовало бы употреблять подобных выражений, однако сегодня я чувствую себя молодым. Так что же я могу поделать с этими тремя свиньями?

— Ровным счетом, ничего,— сказал Ангел.

— Именно это я и делаю.

— Где мы будем жить? — спросил Ангел.

— Здесь есть гостиница. Не тревожьтесь.

— Из-за чего?

— Из-за Анны...

— О, тут уж ничего не поделаешь,— сказал Ангел.— Рошель любит Анну больше, чем меня, и это заметно.

— Из чего это заметно? Это заметно не более остальных вещей, она просто целуется с ним, вот и все.

— Нет, это далеко не все,— сказал Ангел.— Она целует его, он целует ее, и от каждого его прикосновения ее кожа в этом месте меняется. Поначалу в это трудно поверить, но это факт. Когда она покидает объятия Анны, ее губы кажутся такими же пухлыми и свежими, а волосы — такими же пышными, но при этом она истощается. Ее постепенно истощает каждый полученный поцелуй: грудь становится менее упругой, кожа не такой гладкой и прозрачной, глаза — не такими светлыми, походка тяжелеет, и с каждым днем от нее остается все меньше прежней Рошель. Мне это хорошо известно; тот, кто видит ее в первый раз, этого не замечает, прежде и я ничего такого не замечал.

— Вы себе все это внушили,— сказал Афанагор.

— Нет, не внушил. Вы прекрасно знаете, что я прав. Теперь я это хорошо вижу. Когда я смотрю на нее, то каждый раз замечаю, что она становится все более истощенной. Она истощается. Он истощает ее. И я не могу ничего поделать, а вы — тем более.

Афанагор ничего не ответил.

— Я приехал сюда на работу,— продолжал Ангел.— Думаю, что буду выполнять ее как можно лучше. Я надеялся, что только Анна поедет со мной, а Рошель останется там. Теперь, когда все получилось иначе, надежд больше не осталось. В течение всего переезда он не расставался с ней, по-прежнему обращаясь со мной как с другом, а поначалу он даже смеялся, когда я говорил, что она красива.

Все, что сказал Ангел, заставило шевельнуться в памяти Афанагора старые воспоминания. Связанные с ними мысли были настолько длинные, неуловимые, стертые временем и более свежими наслоениями в памяти, что слыша их в высказываниях другого, он уже не мог различать ни их форму, ни окраску; он только чувствовал, как они где-то подспудно ползают в нем, извиваясь, словно змеи. Он тряхнул головой, и их движение прекратилось; испугавшись, они стали прятаться.

Он хотел сказать нечто утешительное Ангелу, но нужные слова не находились. Его попытки были напрасны. Высокая негнущаяся трава щекотала ноги Афанагору и слегка терлась о полотняные брюки Ангела; под ногами раскалывались пустые домики маленьких желтых улиток, выбрасывая пыль, а прозрачный и чистый звук, походивший на падение капли на хрустальное лезвие, заточенное в виде сердца, именно сердца и достигал.

С вершины дюны, на которую они поднялись, был виден ресторан Баррицоне, выстроившиеся около него большие грузовики создавали иллюзию военного времени, и больше ничего вокруг — ни палатки Афанагора, ни тем более места раскопок. Археолог очень удачно выбрал для них место. В небе сияло солнце. На него старались смотреть как можно реже из-за одной неприятной особенности: здесь свет от него распределялся неравномерно, оно спускало светлые и темные лучи, а там, где темные лучи падали на землю, образовывалось черное и холодное пятно. Ангел уже привык к странному явлению местной природы, поскольку, как только они въехали в пустыню, водитель такси выбирал дорогу так, чтобы постоянно оставаться в светлой полосе. Но теперь при виде неподвижной стены черного света он вздрогнул. Афанагора это четкое разграничение пространства на черное и белое уже давно не впечатляло. Заметив, что Ангелу стало не по себе, он похлопал его по спине.

— Это только вначале поражает, с этим вы еще свыкнетесь.

Ангелу показалось, что эта мысль археолога касается также Анны и Рошель.

— Не думаю,— ответил он.

Они спустились по пологому спуску. Теперь до них долетали возгласы мужчин, разгружавших грузовики, и металлический звон рельсов при ударе одного о другой. Вокруг ресторана, словно муравьи, сновали люди, среди которых можно было различить фигурку важного и занятого своими делами Амадиса.

Афанагор вздохнул.

— Не знаю, почему меня так тронула ваша история? — заметил он.— Ведь я уже стар.

— О, мне вовсе не хотелось надоедать вам со своими разговорами...— сказал Ангел.