Осенний август

Сознание, что ее никто не в силах постичь, было божественным, питающим ощущением. В нем смешивались грусть, блаженное одиночество, оторванность от суеты и избранность. И понимание это толкало искать человека, который примет.

Все чаще Вера проявляла инициативу близости. «Я же тебя уважаю», – говорил Матвей, какой-то привычно тихий, и отворачивался к стене. Как-то в пылу ссоры он назвал ее ненасытной. Ссору замяли, а боль осталась. Он был настолько разным… Порой Вера поддавалась вечной человеческой потребности все упрощать и не видела мужа. Лишь какие-то разрозненные черты его характера. Объединенный Матвей появлялся лишь в моменты нежности и откровений, когда они лежали, обнявшись, а ветер шевелил занавески на вымытых окнах. Оба говорили о детстве. Но, может, оба недоговаривали что-то? Во всяком случае, Вера делала это. Она не могла теперь быть с Матвеем до конца, растворяя оболочку обеих душ. Ничто не стояло перед ней острее, чем волчье понимание, что каждый из них автономен и рожден, чтобы исследовать в первую очередь себя.

Она должна была идти дальше. А брак этот казался застопоренным, социальным концом. Вере казалось, что Матвей, с которым прежде было так комфортно, сильно изменился и ничего интересного из него уже выжать не получится. Сперва разгильдяй, он возмужал, стал проявлять характер и испытывать покровительственные чувства к Вере, но при этом парадоксально перестал быть вдохновителем чего-либо. Часто она чувствовала, как подавляет его, как он сворачивается в скорлупу. Матвей то казался разочарованным, озлобленным и со стиснутыми зубами клеймил человечество, то благодушно смеялся и пил квас. Цикл прерывался интересной политической заварушкой или новой идеей, которую он не собирался воплощать.

Матвей весь свой пыл направил на работу, оставив ей уставшего и сомневающегося в себе человека. Буйствующая энергия, заточенная в нем, никак не могла найти настоящего для себя русла.

Вере пришлось притворяться агрессором из-за отстраненности Матвея, и новая роль отчасти выплеснула копящиеся в ней напряжение и обиду. Она не могла получить его былое внимание и кричала. От того, что она кричала, он отдалялся все больше.

Пару раз Вера разбила чашки об пол рядом с ним и обещала, что следующая полетит ему в голову. Матвей кричал что-то свое, но оба были более чем довольны показанным друг другу спектаклем. И все же что-то из их брака невозвратно ушло.

25

– Ты веришь, – протяжно спросила Вера, сужая глаза, – что мы, как захотим, так и будем думать, а следом и чувствовать? На самообмане держится столько в нашей жизни, так почему не протолкнуть его дальше?

– Спорный вопрос.

Вера ощутила прилив раздражения.

– Так поспорь.

– Пустая трата времени.

– А что тогда не пустая? – грозно спросила она.

– Что мы, может быть, впервые в истории получили право распоряжаться собой…

Вера странно посмотрела на мужа.

– Неужели. Белый мужчина из высших кругов говорит такое. Баловень судьбы вздумал жаловаться.

Матвей в свою очередь одарил ее недоумевающим взглядом.

– Почему ты вечно ведешь себя так, будто у нас вовсе нет проблем?

– Потому что ваши проблемы вы создаете себе сами. А наши преследуют нас с рождения.

– Значит, это только вас казнили, калечили на войнах, гнобили в тюрьмах…

– К чему передергивать? Это уже вопрос политики – насколько великой империи плевать на своих детей. К слову, было бы не логично, если бы монархия не сопротивлялась терроризму. И вообще, женщин тоже сажали в Петропавловскую, и немало.

– Тогда к чему все это…

– Если вам было плохо когда-то, то нам в этот же момент втройне.

– Сказочки.

– Ах, прекрати! – с раздражением воскликнула Вера. – Тебе этого не понять. Тебе нравится меня бесить!

– Ну конечно! – гаркнул Матвей. – Только ты у нас все понимаешь и чувствуешь!

– Замолчи! – взвизгнула Вера.

– Меня достали твои придирки! Все было прекрасно у нас, когда ты меня не особенно любила. А сейчас ты бешеная.

Вера опешила.

– Я?! Я тебя не любила?.. Да я, когда ты еще был ее женихом, – неожиданно заорала она, – просыпалась и, еще даже не позвав горничную, уже размышляла, придешь ли ты сегодня! И что я тебе скажу!

По привычке, не смягчая и не испытывая чувства вины, Вера хлопнула дверью. Вопреки ожиданиям Матвей не побежал успокаивать ее.

Но жалость к мужу из-за истории с матерью и братом не позволяли ей развязать скрутивший их узел. Она боялась, что, предай она его, он тоже полезет в петлю с бессловесным разрешением прошлого. Человеческая непобедимость донельзя иллюзорна. Вера видела его незащищенность, детское стремление найти какую-нибудь опору, его мягкость… Это одновременно трогало и отвращало ее.

26

Повинуясь стальной решимости, периодически встревающей в ней в критические моменты, Вера двинулась за своей мишенью.

– Ты избегаешь меня? – стараясь звучать шутливо, спросила Вера, даже не пытаясь прикрываться светскостью беседы.

Ярослав обратился к ней проникновенными карими глазами с высоты своего роста. Он будто ни капли не удивился ее преследованию.