Осенний август

Вера зажмурила глаза, как делают это, не желая слушать. Она понимала, что они говорят о концентрации отношений между собой, которая через время рассосется. Но в тот момент действительно хотелось верить в искренность, пусть и недолговечную, их симпатий. Дурман сжигаемых костров заползал в дом.

– Нам было, что сказать друг другу.

– У тебя всем есть что сказать. Кроме меня.

– Потому что я боюсь тебя.

– Боишься?

– Не делай вид, что удивлен.

– Я не хотел бы, чтобы меня боялась девушка.

– Вот кто я для тебя… Девушка, которую нужно поразить. Но вы сами создали этот образ и кормили меня им.

– Я не понял ход твоей мысли.

Вера замолчала, жмурясь в темноте.

– Нет, – сказал Ярослав чуть погодя. – Ты его друг. Этого достаточно.

– Достаточно для вашего братства?

– Хотя бы.

Вера недобро усмехнулась.

– Смешное культивирование.

– Тебе кажется смешным то, чего ты не понимаешь.

– Не понимаю, – согласилась Вера. – А меня люди засоряют. Не дают думать собой.

Вера с ожиданием и тоской от возможного развенчания надежд смотрела на него сквозь растрепавшиеся волосы, захлестнувшие глаза, пытаясь распознать знаки его тела. И не было уже сомнений, пустых оправданий, чтобы ничего не делать. Не было больше ни Матвея, ни Аси,

Внутреннее тление достигло пика, казалось, даже ее волосы отделялись от головы из-за температуры.

– Мы одни? – тихо спросил он.

– Да.

Он задрал голову и издал протяжный звук.

– Что? – спросила Вера с вызовом, вжимая голову в плечи. – Не к добру?

Ярослав кивнул.

– Ты раб страстей?

– Не думаю.

Вера без всякого страха приблизилась к Ярославу и запустила пальцы в его темные волосы жестом боли и желания заменить Артура друг другом. Ей впервые стало жаль его. Ее поразило, что он обнял ее в ответ. Сейчас был самый, быть может, неподходящий момент, но лишь так ей удалось проломить его удаленность.

– В конце жизни это станет сладостным воспоминанием, – прошептала она.

– Почему… Сейчас? – Вера сама поразилась собственной способности емко выразить все, что томилось где-то в приближении к органам чувств. И сама же злорадно добавила: – Редкий мужчина оттолкнет женщину, которая сама идет к нему. И уже плевать на мужскую солидарность.

– Помолчишь ты уже или нет? – спросил он прерывающимся голосом, целуя ее уверенно и крепко.

Ярослав приближался ртом к ее лицу, двигая руку вглубь юбки. Его охватила лихорадка, нежелание думать о последствиях. Скрытый в телах огонь, дарованный с рождения, заставил отступить все прочее. Как это будоражило и спустя множество окрашенных сладостью ирреальных раз. После полунамеков, полу взглядов и страстно ждущих отклика взоров. От него пахло табачным дымом, как от… Полины.

Помутнение хмурого вечера волнами забило последние доводы рассудка. Если он и хотел привязаться к кому-то, то тут же вспоминал, что тогда придется забыть о скоропалительных и уносящих объятиях новизны.

Вечно он вел себя как непроницаемый, держащий на плечах небесный свод далекий воин, и восхищаться им можно было только издалека. Ярослав не жаждал раскрываться. Может, ему и не было что обсуждать часами. Она не могла избавиться от этого привкуса. Что же было за этой маской? Чрезмерная порядочность в мужчинах ее отвращала. Тем не менее невозможность дотянуться до Ярослава, пробить эту вынужденную оборону еще более поэтизировала его. Не был ли он подсознательным актером, не понимающим до конца, почему так ведет себя? Путаясь в собственной амбивалентности, Вера тем более терялась в чужих. Она не была лубочной настолько, чтобы приписывать людям примитивно толкуемые взгляды и движения.

Тело трепетало, но мозг соображал на удивление здраво. Сквозь странную красоту ситуации проступала легкая грусть, что Матвей отодвигался куда-то за ширму, что рубеж этот уже не перешагнуть обратно. Но больше всего свой собственный триумф – недоступный Ярослав все же оказался с ней в такой тесноте. Она задним умом понимала, что делает что-то страшное, непоправимое, но остановиться уже не могла, да и не особенно жаждала в каком-то упрямстве осоловелых губ. Они превратились в сцепившийся ком искр и жара – желанного, тянущего, выматывающего. Растворенное во всем существе всепобеждающее ликование выливалось освобождающими слезами.

28

Она сидела и смотрела на него спящего. Не небрежно вытянутые ноги. Во сне Ярослав выглядел совсем умиротворенным. Это настолько не вязалось с его всегдашней настороженной, как будто готовящейся к борьбе гримасой, что Вера не спешила уходить. Она даже не думала, что будет, если сейчас послышатся шаги мужа на нижнем этаже. После всего она чувствовала, что имеет право сидеть рядом с Ярославом по-турецки и исследовать это незнакомое лицо. За окном уже отцветало подводное солнце стирающей белизны ночей, кидались в форточки дурманящие запахи смерти августа, меланхоличного приближающимся концом.

Она подняла ладонь в желании погладить его по волосам, но удержалась. Жертва стала палачом.