Ошибка мертвого жокея

Судья, небольшого роста, с маленьким и очень узким лицом, похожим на лопатку, которой вытаскивают тараканов из щелей, с презрением посмотрел на Хьюго. Тут же в левом ухе Хьюго раздался голос судьи: «Ты кто, гомосексуалист или чокнутый?»

Хьюго эти слова показались явным нарушением его законных прав, и он уже хотел что-то сказать, но Бренатскис вовремя остановил его.

– Дело закончено. – Судья чем-то походил на говорящего попугая. – Следующий.

Женщина, по внешнему виду чья-то бабушка, решительно шагнула вперед.

Через пять минут Хьюго выходил из здания суда.

– Мой Бог, – воскликнул Бренатскис, – что на тебя нашло?! Какое счастье, что мне позвонили! Иначе завтра ты попал бы на первые полосы всех газет. И должен тебе сказать, это стоило недешево.

Теперь еще и взятка – Хьюго увеличивал список своих прегрешений. Продажная пресса и продажные судьи.

– А тренер… – Бренатскис махнул рукой, показывая, что не в силах описать состояние тренера. – Он хочет тебя видеть. Прямо сейчас.

– Неужели он не может подождать до утра? – Хьюго так хотелось пойти домой и лечь спать. Это был тяжелый день.

– Он не может ждать до утра. Он выразился вполне определенно. «Как только его выпустят, – сказал он, – даже ночью».

– Он когда-нибудь спит? – угрюмо спросил Хьюго.

– Во всяком случае, сейчас не спит. Он ждет тебя в кабинете.

Когда Хьюго подумал о встрече с тренером наедине, на огромном, вмещающем шестьдесят тысяч зрителей стадионе, ему стало не по себе.

– Разве ты не поедешь со мной? – спросил он Бренатскиса.

– Нет, – ответил тот, сел в машину и уехал.

Хьюго пришла в голову мысль немедленно эмигрировать в Канаду. Но он остановил такси и попросил отвезти его на стадион, надеясь по дороге попасть в аварию.

Лишь одна сорокаваттная лампочка горела над служебным входом, и в ее слабом свете большая часть стадиона растворилась в темноте, превратившись в руины римского амфитеатра, разрушенного столетия назад.

Ночной сторож, разбуженный Хьюго, заворчал и недовольно взглянул на него.

«Не могут дать человеку отдохнуть, – услышал Хьюго мысли сторожа, – проклятые звезды. Когда же они переломают свои толстые шеи?»

– Добрый вечер, мистер Плейс, добрый вечер, – поздоровался сторож.

– Ага, – ответил Хьюго. Он шел к раздевалке и, казалось, его окружали тени избитых, увечных, раненых футболистов, а ветер, врывающийся под трибуны, наполнял воздух ревом миллиона болельщиков. Как он мог, удивлялся Хьюго, подумать, что на стадионе можно поразвлечься.

Взявшись за ручку двери, ведущей в раздевалку, Хьюго заколебался. Он никогда не говорил с тренером о политике, но знал, что тот плакал всякий раз, когда оркестр на стадионе исполнял «Звездно-полосатый флаг»[16], и отказался голосовать за Голдуотера, потому что считал того коммунистом.

Собравшись с духом, Хьюго открыл дверь и вошел в раздевалку. На табличке над его шкафом все еще значилось «Плейс». Впрочем, Хьюго не мог решить, хорошо ли это.

Хьюго еще раз окинул раздевалку взглядом и постучал в закрытую дверь кабинета тренера.

– Войдите, – донеслось изнутри.

Хьюго вздохнул и вошел. Тренер сидел в темном костюме и черном галстуке, будто собрался на похороны. Воротник белой рубашки плотно облегал шею. Бессонница отразилась на его внешности: щеки ввалились, под воспаленными глазами набухли фиолетовые мешки. Тренер выглядел ужасно, хуже, чем после их проигрыша 0:45 команде, впервые участвующей в чемпионате лиги.

– Мой мальчик… – Голос тренера сочился болью. – Я рад, что ты пришел так поздно. Я успел подумать, увидеть все в истинном свете. Час назад в праведном гневе я бы голыми руками разорвал тебя на части. Но теперь я счастлив, так как луч истины осветил меня в бдениях этой мучительной ночи. – В настроении тренера преобладали библейские мотивы. – К счастью, после того как Бренатскис позвонил мне и сказал, что ему удалось за сто долларов убедить судью не возбуждать против тебя уголовного дела – конечно, их вычтут из твоей зарплаты – и эта история не попадет в газеты – еще сто пятьдесят долларов, всего двести пятьдесят, – у меня было время поразмыслить. В конце концов, для миллионов мальчиков по всей стране такие футболисты, как ты, являются олицетворением настоящей честной американской агрессивности. Они обожают вас, как героев, и стараются подражать вам во всем. И теперь, когда они смогут избежать того разочарования, которое испытали бы, узнав, что один из их кумиров, игрок моей команды, оказался среди врагов своей страны… Ты следишь за моей мыслью, Плейс?

– Конечно, – ответил Хьюго. Ему хотелось оказаться поближе к двери. Спокойный, с тихим голосом, понимающий тренер очень встревожил Хьюго, будто он увидел, как огни большого города погасли в одно мгновение.