Дмитрию Алексеевичу понравился этот анекдот больше всего. Ему самому хотелось рассказать что-то, но он не помнил ни одного анекдота. Зато Ася помнила, но в основном политические еще со студенческих времен.
Как-то Сталин вызвал Горького и сказал ему:
— Алексей Максимович, вот вы написали замечательное произведение «Мать». Не могли бы вы еще написать роман «Отец»?
— Не знаю, товарищ Сталин, на это ведь нужно вдохновение. Но попытаться можно.
— Вот вы и попытайтесь. Ведь попытка не пытка, правильно я говорю, товарищ Берия?
Машина, в которой сидела Ася рядом с Дискалюком, петляла так же как Тиса, спускаясь вниз. Горы оставались позади, а ниже Солотвино начинались просто холмы. Ася молчала, любуясь красотой природы, которой она не видела даже на Кавказе.
— Этот край можно было бы превратить в курортную зону, если бы у некоторых господ была голова на плечах… а не тыква.
— Вот леса вырубим и превратим этот край в курортную зону, — сказал Дискалюк.
— Леса вырубать нельзя. Лес это тоже краса Карпат. Жаль, что вы этого никак не поймете, Дмитрий Алексеевич.
— Может, я и понимаю, но если я буду слишком много понимать, то лес начнут рубить другие, — сказал Дмитрий Алексеевич.
В Тячеве он, прежде всего, зашел к своему коллеге, а тот потащил и его и Асю в ночной ресторан с песнями плясками, в том числе, и в обнаженном виде. Асе понравилось, и когда ее головка стала кружиться от шампанского, она позволила своему могучему кавалеру прикоснуться к своей щеке, и сказала, что ей здесь нравится.
— Мы вернемся отсюда утром, вы не возражаете?
— Категорически возражаю, — сказала Ася, нахмурив брови.
— Почему? Я могу дать обещание, что буду вести себя порядочно и не причиню вам ни малейших неудобств.
— Не в этом дело, — мило сказала она. — Не забывайте, где мы живем, и кто нас окружает. Если вы хотите, чтобы завтра весь Рахов только то и делал, что перемалывал нам косточки,…то мы можем остаться. Не забывайте, что я жена вашего заместителя. Как это будет выглядеть?
Дмитрий Алексеевич был тоже подогрет спиртным, и ему было как-то все равно, что о нем будут говорить другие, лишь бы рядом была Ася. Каждый квадратный сантиметр ее тела издавал дурманящий запах, обладал притягивающим магнитом и чем-то еще, что парализует мозг и мужскую волю. Поэтому он делал все, чтобы эта ночь прошла вместе с Асей.
Губернатор Тячевского края набрался так, что не соображал, где находится, что происходит вообще, и только время от времени выговаривал какие-то непонятные слова, пропуская буквы.
— Ну, ты Дискалюко-суко, ты буш сегодня трах — бах, аль нет? баба у тебя то, что надо. Слушай, если там, в Рахове, еще есть такие красотки, приведи и мне одну. Мне здесь уже все надоели.
— Ася, не обижайтесь на него: он пьян, — сказал Дискалюк, ласково глядя на свою возлюбленную.
— Мне как-то все равно. Я беспокоюсь о том, что мой Андрей Федорович сейчас ворочается, заснуть никак не может и думает, где я и что со мной происходит.
— Беспокоится нечего. Ваш Андрей Федорович знает, где вы, вернее с кем вы.
— Вы что — сказали ему об этом?
— Да; и уже давно.
— Какой ужас! И он согласился?
— Приблизительно.
— И за сколько же вы меня выкупили?
— Секрет фирмы.
— Но я не продаюсь, знайте это.
— Не злитесь.
— Не подходите ко мне, я не хочу вас видеть. Ни того, ни другого!
Ася ушла в дамскую вытирать слезы. Было четыре часа утра.
43
После гибели второго сына Романа, Мария Петровна изменилась до неузнаваемости. Никого не принимала, ни с кем не вступала в пересуды, перестала интересоваться всякими новостями, забросила домашние дела. А обязанностей по дому было много. Каждый день с утра с кошевкой ходить на рынок за продуктами, сортировать их, готовить завтрак, мыть посуду, застилать неубранные кровати, мыть полы и вытирать пыль. Глядишь, за этой работой наступал полдень, муж садился за накрытый стол. Он только не являлся на ужин. И дочка Револа в последнем классе уже основательно загуляла. Как всякая мать Марунька переживала.
Муж не собирался нанимать домработницу, дабы супруга не померла от безделья. А тут случилась беда, и эта беда потрясла ее до основания. Аккуратно, каждый день стала собирать небольшой узелок и ходила на могилу сыновей, носила им хлеб, колбасу и даже вареную картошку, будучи уверенна, что глубокой ночью, когда небо чисто и мерцают звезды, могилы сыновей раскрываются, и каждый из них просыпается на запах снадобья, и с жадностью поедает все, что мать принесла. Ее вера подкреплялась еще и тем, что каждый раз, когда она приходила на могилку того и другого на следующий день, она видела пустые тарелки и такие же пустые, можно сказать чистые жестяные банки: пища словно испарялась, значит, так оно и есть, любимые дети потребляют то, что мать приносит.